стояли вокруг, болтали и смеялись. Шеренга блестящих новеньких автомобилей вытянулась вдоль подъездной аллеи, спускавшейся по склону холма. Я продолжала идти, мои «Мэри Джейнс» громко топали по вымощенной плитами дороге. Она была извилистой и огороженной по обеим сторонам поребриками, за которыми находились кюветы; далее покачивались на ветру и шелестели ветвями земляничные деревья. Выше и ниже по склону холма виднелись огоньки в окнах домов, стоявших достаточно далеко друг от друга, чтобы не стеснять соседей.
Пришлось еще немного пройти, пока я не добралась до маленькой красной «миаты»[42]. Гвин оставила дверцу машины незапертой, так что я открыла багажник и достала оттуда свою сумку и блейзер. Если я правильно помнила, внизу, у подножия холма, находился перекресток с конечной остановкой автобуса — на случай, если у кого-то из обитателей этой богатой части города вдруг не хватит спиртного или печенья «Твинкиз»[43].
Прогулка обещала стать долгой. Ветер что-то нашептывал и пофыркивал.
Гвинет прокричала мое имя. Донесшийся до меня звук был слабым, едва слышным, будто она стояла на платформе вокзала, а я находилась в отъезжающем поезде.
Я повернулась, поправила на плече свою «регламентированную» сумку и зашагала по дороге.
Поймать такси не удалось, но меня подобрал автобус, идущий в центр города. Я вошла, приложила проездной к считывающему устройству и села в кресло позади водителя. Ночью — это самое безопасное место, особенно когда ты плачешь. Мне пришлось порыться в сумке, чтобы отыскать что-нибудь вроде бумажного носового платка. Увы, ничего подобного не нашлось. В конце концов я вытерла лицо своей белой блузкой от школьной формы — ее все равно пора было стирать.
Поездка заняла не меньше часа, хотя автобус остановился лишь на одной остановке, и то без явных причин. А ведь я могла остаться там, на вечеринке, и обниматься со Скоттом, делая из себя круглую дуру. Может, у них на уме было еще что-то? Кто знает…
Мы спустились в долину, объехали вокруг промышленной зоны и оказались на въезде в центральную часть города. По правде сказать, я дернула за шнур сигнала об остановке прежде, чем сообразила, что делаю, и вышла из автобуса прямо перед «Блю». Был поздний вечер, начало одиннадцатого. Сообщение на табло клуба о сегодняшней вечеринке для посетителей любого возраста служило единственным оправданием тому, что этот центр развлечений уже горел огнями, как новогодняя елка. Перед клубом тусовалась шумная толпа молодежи: одни курили, другие просто стояли, прислонившись к стене и стараясь выглядеть круто. Множество подведенных глаз, взлохмаченных волос, некриспинские девушки в клетчатых юбочках и «мэри-джейнсах» на платформе. Из группировок в этот вечер преобладали готы.
Заплатив два доллара десяти- и пятицентовыми монетами и получив на ладонь светящийся штампик, я протиснулась в темноту зала, где работал кондиционер и мелькали кружащиеся вспышки света под низкие ритмичные звуки музыки. Моя сумка отправилась на стойку-хранилище. Я засунула жетон в маленький потайной кармашек юбки и ступила на танцпол. Играли некий индустриальный хлам, правда весьма ритмичный. Эта музыка несколько встряхнула меня. Несмотря на работающий кондиционер, все потели, и теплая соленая влага на моих щеках соприкасалась с теми крошечными холодными участками кожи, на которых она уже испарилась.
Танцуя, теряешь ощущение времени. Все исчезает и останавливается. Будто становишься каплей воды в океане с температурой человеческого тела; никаких острых граней. Когда скопище людей уплотняется и на загривке выступает пот, когда ты скачешь или машешь руками, а к тебе со всех сторон легонько жмутся другие человеческие тела, начинает казаться, что ты не так уж и одинок.
Я ткнулась в него, наверное, раз пять, прежде чем осознала, что он со мной танцует: копна вьющихся темных волос, белая рубашка, модные потрепанные джинсы и туфли. Лет семнадцати на вид, с черными глазами и высокими скулами. Музыка стала громче, ее ритм буквально оглушал, а он наклонился ко мне, и я ощутила исходящий от него запах мяты и чистого, здорового молодого тела. Совсем не такой, как от дорогого одеколона Скотта Холдера. Это было что-то другое. Сердце у меня забилось чаще, и я попыталась отстраниться, но на площадке было слишком тесно. Он находился позади меня, его руки скользили по мне, и вдруг к моим глазам подступили горячие слезы. Я отклонилась назад, в объятия этих безымянных рук, и оставалась там на протяжении по меньшей мере двух музыкальных номеров. Мы стали неподвижной точкой, вокруг которой кружилась масса остальных танцующих — этакий калейдоскоп глаз, губ, разряженных и раскрашенных ребят.
Плотная масса толпы распалась, и я сделала рывок, чтобы освободиться. Руки меня отпустили, и, пройдя мимо бара (только крем-сода и вода по весьма завышенной цене: для любого возраста — ничего горячительного) и через турникет, я вышла на улицу. Остановилась, подставила лицо ветру, и мои щеки высохли, а волосы взъерошились. Следом за мной на улицу гурьбой высыпали ребята — наступило время перекура. Все кричали и смеялись. Проходя мимо, они толкали меня, я пошатывалась из стороны в сторону и ждала, что вышибала заорет, чтобы я не загораживала двери.
— Привет! — сказал кто-то. Прямо мне в ухо.
Я невольно отшатнулась. Вышибала, косящий под военного толстяк, который, наверное, не смог найти работу в более солидном клубе, все-таки заорал. Но не на меня. Я открыла глаза и взглянула вверх. Это был он. Если бы он был слишком хорошеньким, я не стала бы тут задерживаться. Но он смотрелся почти нормально. А эти свои джинсы, наверное, нашел в секонд-хенде. И как-то забавно уставился на меня. Между бровями пролегла вертикальная морщинка, губы напряженно сжаты.
Я сердито хлопнула себя по щекам. У меня болели ноги, и я потеряла на этом целых два доллара. Чего ради?
— Привет.
— Джонни. — Он протянул руку. — Здорово!
Я посмотрела на его ладонь, потом вверх — на лицо, и самоуверенная улыбка голубоглазого Скотта Холдера промелькнула в моей памяти. Но я пожала ему руку.
— Здорово!
Рука у него была теплая, но не потная, как моя, и кожа на ощупь не такая.
После единственного слабого рукопожатия я повернулась, чтобы уйти. Мои голые икры онемели от ветра, дующего вдоль улицы и трущегося об углы домов, словно кот.
— Таинственная леди. — Его взгляд прошелся по мне сверху донизу, охватив и шелковую блузку, и юбку, и белые носки, и «мэри-джейнс». — Я видел тебя здесь прежде. С такой блондинистой девушкой.
— Сегодня этой девушки здесь нет, — быстро сообщила я, и она тут же перестала его интересовать.
— Это хорошо. Трудно разговаривать с двумя девушками сразу, особенно если они подруги. А вы, девчата, специально такое подстраиваете. — Он слегка улыбнулся, и кончики его зубов высунулись наружу. — Хочешь сигарету?
Я уставилась на него. Моим глазам стало горячо и сухо, и я почувствовала, как все лицо вспыхнуло и покрылось пятнами.
— Нет, спасибо.
— Ладно. Может, тогда немного потанцуем, а? Ведь еще не поздно.
Он слегка сгорбился и засунул руки в карманы брюк. Его волосы были совсем как мои, только вились сами, без завивки. Он выглядел очень уверенным в себе. Но что-то во всем этом было не так.
Нельзя сказать, что он не был привлекательным, — скорее наоборот. Однако он казался очень самоуверенным. Вы никогда не встретите парнишку-тинейджера, который выглядел бы человеком, имеющим обо всем определенное мнение. Ну а если встретите, это будет притворщик. Но этот действительно так выглядел… Что странно.
— Мне надо идти.
— Но ты ведь только что пришла.
«Откуда, черт побери, тебе это известно?» Я пожала плечами, полирнула одну «мэри-джейнс» о тыльную сторону носка на другой ноге. Лодыжки у меня ныли — я прошла немалый путь по склону холма до автобусной остановки и, наверное, натерла ноги до волдырей.
— Ну скажи «да». — Он перестал улыбаться и выглядел вполне серьезным. Весьма серьезным. Его взгляд был очень проницательным. — Мы должны объединиться, ты и я.
