Мужчина круто обернулся, дернулся и, мгновенно оценив обстановку, примиряюще пожал плечами. Бежать было бесполезно: увлекшись спором с несговорчивой женщиной, аферисты не заметили, как их окружили.
— Это недоразумение! — волновался молодой человек в коричневой шляпе. — Вот мой паспорт!
Худощавый мужчина в ковбойке бегло просмотрел паспорт на имя Михаила Либензона, спокойно положил его в свой карман.
— Хорошо, в отделении разберемся.
— Роза, что ты там наложила в чемодан? — пробился, наконец, к своей жене Глейзаров, пожилой человек в белой тужурке.
— Что положила? — засмеялась женщина. — Все, что потяжелее, даже два кирпича. Неси теперь сам, все руки отмотала!
Женщина отыскала взглядом Либензона. Ее большие, когда-то, должно быть, изумительно красивые глаза потемнели от возмущения.
— Мой муж, молодой человек, — советский инженер, а не коммерсант!
— Бывают ошибки, мадам! — развел руками Либензон.
Третий участник аферы вел себя совершенно безучастно. Он стоял посредине, вытянув непропорционально длинные руки вдоль коротенького туловища, равнодушно смотрел в землю и, когда подошла машина, не дожидаясь распоряжения, первый полез в синий крытый кузов.
В отделении задержанных провели в дежурную комнату. Худощавый человек в ковбойке коротко кивнул сидевшему за столом младшему лейтенанту:
— Я сейчас.
Либензон снял шляпу, вытер тонким батистовым платком лоб, непринужденно расчесал густые черные волосы.
— Жарко, — кивнул он дежурному.
— Печет, — словоохотливо поддержал круглолицый младший лейтенант, невольно выделив этого молодого симпатичного человека и сочувственно осведомился: — Что, задержали?
— Да я в роли свидетеля. — Либензон повесил на спинку стула коричневый в полоску пиджак, неодобрительно покосился на своих коллег. — Привязались на улице, спасибо, милиция выручила!
— Бывает, — окончательно утвердился в своем сочувствии дежурный. Он выразительно пошлепал себя под круглым подбородком. — Под этим делом, наверно? Напьются и безобразничают.
— Конечно, — брезгливо поморщился Либензон, незаметно моргая высокому. Он наклонился к дежурному, доверительно понизил голос: — Куда тут на минутку можно?
— Как выйдете — налево, — охотно пояснил дежурный. — Во дворе.
— Пиджак я оставлю, ничего? — заботливо спросил Либензон.
— Конечно, чего тут, — успокоил младший лейтенант. — Я же здесь!
Поглаживая влажную шелковую тенниску, Либензон вышел; высокий и длиннорукий не шелохнулись.
Капитан Заречный, худощавый человек в клетчатой ковбойке, вошел в дежурную комнату, хотел что-то сказать и изменился в лице: на стуле Либензона висел только коричневый пиджак.
— Где третий, Федюнин?!
— Сейчас придет, товарищ капитан, — спокойно объяснил дежурный. — Вышел...
— Разиня! — уже из дверей крикнул Заречный.
В отделении тревожно захлопали двери, часто застучали сапоги.
Через полчаса в райотдел приехал майор Чугаев. Он прошел в комнату, куда поместили двух оставшихся преступников, теперь уже тщательно охраняемых, еще в дверях весело окликнул:
— А, старый знакомый! Здорово, Захаров.
Высокий человек в черном костюме нерешительно поднялся, вглядываясь в лицо опознавшего его человека. Серые холодные глаза оживились.
— Здравия желаю, гражданин начальник! Опять свиделись.
— Свиделись, Захаров, — засмеялся Чугаев. — Чего ж это ты так разменялся? Бывало, вооруженный грабеж, а теперь мелкое мошенничество? Не узнаю, Захаров!
— Что делать, гражданин начальник, — улыбнулся Захаров. — Пятый десяток, в мои годы лучше сто шестьдесят девятая, чем пятьдесят девятая — три...[5]
— А «завязать» не пора?
— Да, может, уже и пора, что-то часто срываться стал.
— Ну, в Саратове, положим, вы неплохо сработали, — подмигнул Чугаев.
— Уже знаете? — не очень удивился Захаров. — Да, там чисто прошло.
— Ты садись, Захаров, — разрешил Чугаев. — Разговор у нас долгий будет. Посоветуй вот, как Либензона взять. Промазали тут ребята.
— Мишу-то? — в голосе Захарова звучало почтительное восхищение. — Не возьмете, гражданин начальник. Это — артист!..
— Возьмем, — пообещал Чугаев.
На допросе Захаров подробно рассказал, как он после очередного освобождения из заключения познакомился в Новосибирске с Либензоном и тот соблазнил его верным заработком.
— Никого не грабим, — вдохновенно убеждал Либензон. — Доверчивые граждане отдают ценности добровольно, из рук в руки. Статья сто шестьдесят девятая — максимум три года, пустяк!
Затем в их компанию влился Перепелица — маленький угрюмый человечек. Механика аферы была необычайно проста: прибывая в город, Либензон под предлогом устройства на работу обходил несколько баз и трестов, узнавал фамилии и домашние адреса сотрудников. Все остальное совершалось быстро, напористо, и, обобрав двух, самое большее — трех человек, преступники немедленно уезжали в другой город.
Выждав некоторое время, Захаров сообщил даже адрес квартиры, где они остановились. Действовал Захаров наверняка: когда милиция приехала, комната на окраине была уже пуста: хозяйка дома показала, что Миша, как его все звали, заехал на такси, пробыл на квартире считанные минуты и уехал, пообещав вернуться вечером. Посредине комнаты валялись два раскрытых чемодана и саквояж с отрезом. Все, за исключением денег, было цело.
Не дали никаких результатов и другие оперативные меры — осмотр вокзала, аэропорта, автовокзала; ничего утешительного не принесли и запросы, посланные вместе с фотографиями Либензона в города, где он мог укрыться у своих родственников или знакомых. Обходительный молодой человек с манерами джентльмена и повадками крупного жулика канул словно в воду...
3
Остальное произошло так.
В назначенный день и час, держа наготове букет красных гвоздик, Давид Войцеховский, или, как теперь уже известно, Михаил Либензон, постучал в фанерное окошечко. В прохладной комнатке для посетителей никого не было.
Окошечко открылось, но вместо голубоглазой Светланы в него выглянула немолодая женщина в синей форменной одежде.
— Слушаю вас.
— Простите, мне бы Свету. Мы с ней договорились.
— И зачем же вам нужно Свету? — спросил кто-то позади.
Либензон быстро обернулся — за его спиной стояли два офицера милиции.
— О времена! — патетически воскликнул Либензон и любезно поклонился. — Пойдемте, молодые люди.
