ВЫСТРЕЛ НА ОКРАИНЕ
1
Молодая женщина в платье из льняного полотна оглянулась и, на мгновение задержав на Бухалове карие глаза, поздоровалась.
— Вы, наверно, новенький? — Женщина говорила мягко, чуть-чуть припевая, как говорят обычно украинцы. — Со всеми товарищами из управления познакомилась, а вас первый раз вижу.
— В отпуске был, — коротко ответил Бухалов, вертя в руках соломенную шляпу.
— Вот оно что! — кивнула женщина. — Ну, давайте знакомиться. Я — ваша новая библиотекарша, зовут меня Лидия Николаевна Приходько.
— Бухалов, — назвался капитан, неловко пожимая прохладную руку женщины.
— Слышала о вас, — внимательно посмотрела библиотекарь. — И много хорошего.
— Ну, что там, — смутился Бухалов. Белые залысины на его лбу порозовели.
Помогая этому высокому сутулому человеку в сером просторном костюме преодолеть смущение, библиотекарь склонилась над абонементом, отыскала карточку.
— За вами ничего нет?.. Да, все сдано. Что ж вы хотели почитать?
— Если можно, последние номера журналов «Новый мир», «Знамя»...
— Пожалуйста.
Легкой скользящей походкой библиотекарша подошла к стеллажам, округлыми точными движениями рук сняла с полок несколько журналов. Обычно крайне стеснительный с женщинами Бухалов следил за ней не отрываясь, испытывая непонятное смутное волнение.
— Записать? — вернулась Приходько к столу.
— Да, пожалуйста, — торопливо проговорил Бухалов, мучительно раздумывая, что бы сказать еще. К его удивлению, коротких обычных слов сейчас было мало.
Лидия Николаевна присела, склонилась над формуляром. Испытывая все то же смутное беспокойство и удивление, Бухалов украдкой, теперь вблизи, разглядывал ее. Темные густые волосы, надвое разделенные ровным молочным пробором, матовое, тронутое легким загаром лицо с короткими остро торчащими бровками, открытые по локоть смуглые руки; полотняное платье как-то выразительно подчеркивало строгую чистоту лица и рук молодой женщины. Слева, на спокойно поднимаемом грудью кармашке, алела вышитая вишенка, наивная и трогательная... Бухалов внезапно понял: новая библиотекарша была похожа на покойную жену Асю. Такая же легкая скользящая походка девочки, короткие острые брови. Ася была, пожалуй, только старше. Капитан поспешно отвел взгляд, тихонько вздохнул.
В просторной комнате было прохладно, тихо и, как всегда казалось Бухалову, торжественно. Ощущение этой торжественности вызывали книги, множество книг, молчаливо взывающих к тишине и размышлению. В прогале между стеллажами из окна лился солнечный свет, в его золотом потоке дрожали пылинки. Бухалов с минуту задумчиво смотрел на дрожащий поток и неожиданно чихнул.
— Будьте здоровы! — Приходько подняла голову, улыбнулась. — Расписывайтесь.
— Спасибо, — Бухалов покраснел.
Он расписался в формуляре, сложил стопкой журналы.
— Где же вы отдыхали? — поинтересовалась Лидия Николаевна.
— В Крым ездил, с сыном...
— Ну вот, — улыбнулась библиотекарша. — А жена дома сиди?
Бухалов смешался, негромко крякнул.
— Жены нет... умерла.
Брови Лидии Николаевны испуганно взлетели.
— Простите, пожалуйста! — Ее большие карие глаза смотрели виновато и огорченно. — Не знала я...
И, стараясь загладить невольную неловкость, причинившую человеку боль, грустно покачала головой.
— У меня тоже такая история — муж погиб...
Легкий укол, вызванный неосторожным вопросом библиотекарши, сменился у Бухалова внятным чувством сожаления.
— Тоже... болел?
— Нет. — Приходько, опустив голову, машинально чертила что-то карандашом. — Погиб под Киевом, во время одной операции. Он офицер милиции был...
Общность судеб сближает. Между Бухаловым и молодой женщиной протянулись незримые нити взаимного сочувствия и доверия; еще не зная друг друга, они уже не были и совершенно чужими людьми. Так бывает в жизни: иногда можно прожить с человеком рядом многие годы, и он останется далеким; другой же, каким-то движением или словом приоткрывший на миг свою душу, — становится близким за одно мгновение. Потом могут пройти годы, можно никогда больше не встретиться с этим человеком, но хорошее, светлое чувство общности надолго, если не навсегда, останется в памяти. Нечто подобное и произошло сейчас между Бухаловым и Приходько — для обоих незаметно и неосознанно, лишенное какой-либо интимности, но оттого не менее искреннее и значительное. Оно, это внезапно возникшее чувство, несколько дольше удерживало Бухалова, смущенно вертевшего соломенную шляпу, у стола библиотекарши, заставляло слегка удивленную Лидию Николаевну спрашивать этого высокого сутулого человека и в свою очередь говорить о таких вещах, о каких обычно легче думается наедине.
— Трудно к этому привыкнуть, правда?
— Да... нелегко.
— А у вас сын большой?
— Девять лет.
— А у меня дочь — шесть лет. С кем же вы его оставляете?
— Один. Он у меня парень самостоятельный! — По тонким губам Бухалова пробежала мягкая улыбка. — Иногда сестра заходит.
— Мне легче, — посочувствовала Приходько. — У меня мама — с бабушкой весь день.
— Вы украинка?
— Нет, — улыбнулась Лидия Николаевна. — Муж украинец был. А что — разве заметно?
— Говор у вас мягкий, с пид Полтавы так говорят.
— Привычка, долго на Украине жила. А как похоронила — переехала к маме...
Улыбка в карих глазах женщины погасла, по ее чистому симпатичному лицу прошло легкое облачко да так и застыло каким-то неуловимым выражением недоумения и горечи.
Бухалов, чутко уловивший перемену в ее настроении, взял со стола журналы, торопливо попрощался.
— Заходите.
— Спасибо.
Чувствуя на себе задумчивый взгляд, Бухалов вышел, сутулясь больше обычного, с легкой досадой подумал, что новый серый костюм излишне просторен и сидит мешковато. Вообще, хотя капитану по роду своей службы надевать штатское приходилось нередко, в форме он всегда чувствовал себя увереннее и проще — привычка, приобретенная за двенадцать лет работы в милиции. В форме он даже сутулился меньше: сама строго пригнанная одежда выпрямляет и сдерживает. Не то что этот пиджак: застегнул — жарко, расстегнул — длинные полы разлетаются надвое, словно хвастают: смотрите, мол, какая под нами дорогая шелковая рубаха!..
На улице было очень тепло. Шли те самые изумительные августовские дни, солнечные и тихие, когда еще ярка зелень деревьев, но в ней уже нет-нет да и мелькнет, бесшумно опускаясь на землю, лимонный лист клена; когда в девственной голубизне воздуха, словно первая седина, серебряно вспыхивает на солнце
