запряженной парой бойких коней. Четверо, но один из них в милицейской фуражке. Милиционер. Это очень отрадно ночью в глухой степи. Я вынул руку из кармана.
Возчик придержал коней. На ходу из брички выскочил большой сильный парень и пошел ко мне. Я его сразу узнал. Иван. Что ему надо? Обернувшись, он сказал своим спутникам:
— Я в момент. — И ко мне: — Можно вам сказать два слова в тайности?
Милиционер молодцевато выскочил из брички.
— Разомнись, — сказал он маленькому хилому мужичонке, который сидел рядом с ним, — поджигатель жизни.
Поджигатель мешком сполз на землю и, подойдя к кучеру, тихо заговорил с ним.
Мне тоже захотелось размяться, тем более что предстоял какой-то тайный разговор. Я спрыгнул с седла.
— Ты что — с ними? — спросил я Ивана.
Он понял, о чем я спрашиваю, и поспешил внести ясность:
— Нет, я сам по себе. В Ремизенке сельсовет подожгли. Вот этот недомерок. А я случайно с ними, до города.
Он помолчал, потрепал моего коня по шее, потрогал седло.
— Видел я вас с Ольгой в тот день. Этого не надо. Предупреждаю. Не вас лично, а так…
— Я думаю, это ее дело.
Он снял фуражку и, прижимая ее к груди обеими руками, заговорил глухим, напряженным голосом:
— Нет. Я не с тем, чтобы грозить. Этого нет у меня. А только никому не позволю. Это я не про вас. Я для нее из дому ушел, от родителей отказался и от всего добра. Ничего мне не надо.
Кучер крикнул:
— Ванька, ты скорее!
— Подождешь! — отозвался Иван. — А нет, так я и ногами дойду.
— А с ней бы и поговорил.
— Не хочет она слушать мои речи. Такая в ней ненависть. Я ее целый день стерег и всю ночь. Прошу я вас, скажите ей: мол, виноват. В грязь перед ней лягу, только бы простила. Скажите ей, пусть меня дожидается. Я в городе работал, а завтрашний день беру расчет, на Магнитку завербовался. Вот так все ей скажите. Пусть ждет, я ей письмо пришлю.
Вот еще один, застигнутый врасплох любовью, мыкается по степи.
Я протянул ему руку:
— Ладно, будь спокоен, все скажу.
Не надевая фуражки, он торопливо пошел к бричке. На полпути повернулся, и улыбка блеснула на его темном измученном лице. Тряхнула парня жизнь.
— Спасибо, дорогой товарищ. Вашего верного слова я не забуду.
Пока он усаживался, милиционер посоветовал мне:
— А вы в одиночку-то не ездили бы. Налетит такой вот поджигатель. Он сроду дурак, а от злобы совсем одурел. Сельсовет поджег.
До оврага нам было по пути, но я нарочно замешкался, садясь в седло, и потом не спешил их догонять, хотя мой конь рвался вперед.
Скоро я увидел оранжевый трепещущий огонек и услыхал голоса. Вот и овраг. Вот и Володька Кунин идет ко мне навстречу, отряхивая руки.
— А, это ты? — проговорил он смущенно и, как мне показалось, даже восторженно.
— Я. А ты кого ждешь?
— Никого я не жду. А ты что так поздно? Мы уже кончаем на сегодня. Работнули что надо. Идем покажу.
Мы стали спускаться по дороге в овраг. Навстречу поднимались подводы, которые возили землю на дамбу. Возчик, шагавший у первой подводы, спросил:
— Распрягаем?
— Давай распрягай, — махнул рукой Кунин и начальственно спросил у меня: — Коня своего отдашь? Возьмите у него коня, — приказал он и даже не посмотрел на меня, считая, что и так достаточно продемонстрировал свое могущество.
Зазнается, заносится. Совсем уж я нацелился одернуть его, но в это время он зевнул и я увидел, какое у него напряженное лицо и равнодушный взгляд, и понял, что человек устал и борется с усталостью изо всех сил. Может быть, он только на заносчивости и держится?
Оказалось, что он умеет и любит работать, а если и рвется к власти, то как раз только для того, чтобы вовсю развернуть свою неуемную энергию. Но славу и почет очень любит, что, по-моему, свидетельствует об ограниченности и скудности воображения.
— Да, здорово ты тут развернулся!
— Пришлось поработать.
— А весной как? Не полетит все это? Ведь тут как пойдет по оврагу вода!..
— Весной? — Он снова зевнул. — А бес его знает. Специалисты говорят, устоит. С них мы и спросим, если что. Сколько сейчас на твоих? Ого, уже десять! — Сложив ладони трубой, он заорал звонким молодецким голосом:
— Заканчивай!
Очевидно, работающие давно ожидали этого, потому что сразу послышались оживленные голоса и наверх потянулись фигуры людей. Здесь оказалось много знакомых ребят. Они, накинув куртки, подходили к нам. Их голоса звучали хрипловато от усталости и от работы на степном ветру.
Несколько девушек задержались у ручья на дне оврага. Там они умывались и охорашивались, передавая друг другу единственное зеркальце. При этом они смеялись русалочьим смехом, звонко вскрикивали и повизгивали. Это уж всегда так: стоит им только собраться неподалеку от парней, сразу начинают шушукаться и загадочно повизгивать.
Разговаривая с ребятами, я все время поглядывал на русалок в надежде увидеть среди них Тоню. Если только она вернулась в город, то обязательно должна быть здесь. Мне даже показалось, будто прозвучал ее смех. Наверное, только показалось.
А вот совершенно ясно я увидел, как одна из девушек подняла тонкую руку и приветственно помахала мне. Мгновенный рывок сердца — и мрак, как при лунном затмении. Тоня! Когда луна вновь засияла во всю свою мощь, я понял, что ошибся. Это оказалась Катя. Как она сюда попала? Я тоже взмахнул рукой.
— Ты ее знаешь? — спросил Кунин.
— Знаю.
— Как ты думаешь, это правильно, что она тут? Сама пришла, я не хотел брать, а она говорит: «Все равно поеду!»
— А чего ты сомневаешься, — перебил его высокий парень в старой железнодорожной фуражке. — Девчонка что надо, работает не хуже других. И веселая.
— Ты что — не знаешь, кто ее отец? — спросил Кунин у парня.
— Враг диктатуры пролетариата. Нэпман.
— А на что мне ее отец?
Другой парень, маленький и конопатый, засмеялся.
— А я вот сам пролетариат! А ей куда теперь деваться?..
— Это приветствовать надо, что она работать пошла, — поучительно заметил железнодорожник. — Такую девчонку я бы в свою бригаду взял. Она старательная.
Кунин скорбно задумался, подняв брови, или напустил на себя вид человека, скорбящего по поводу несовершенной устроенности мира. Он всегда так делал, чтобы оттянуть обсуждение спорного вопроса. Еще не известно, как оно обернется, лучше дать высказаться другим.
— Ладно, братва, ладно, — наконец проговорил он хлопотливо, — давайте ужинать и отдыхать. Завтра чтобы все закончить к обеду.
