сзади ступали женщины.
— Вера, дай мне Коку, я понесу! А то еще упадешь тут у них в темноте! — потребовала Маша.
Вера передала ребенка ей, и мы продолжили движение.
— Осторожно! — предупредил я. — Тут ступеньки крутые!
— Ты давай свети, а не болтай!
Когда оставался последний пролет, я высоко поднял лампу вверх:
— Внимательно, там вторая ступенька с выбоиной!
— Не учи, а? — рассвирепела Маша. — Вижу я все!
Неожиданно для всех тетя Коки споткнулась на ровном месте, мальчик выпал из ее рук и как в замедленной съемке покатился вниз, подпрыгивая на каждой ступеньке. Я бросился к нему, но с лампой в одной руке оказался не очень проворным и поймал драгоценный сверток только в конце пролета. Кока предательски молчал.
— А-а-а-а-а!!!! — заголосили в унисон бабы. — Убился! Костя! — и бросились ко мне. — Что с ним! А- а-а-а!
Я положил мальчика на стоящую в коридоре лавку, мать трясущимися от страха руками развернула кулек. Я поднял лампу повыше. Кока, хмурый и недовольный, увлеченно сосал собственный кулак.
— Уф, слава богу, жив! — выдохнула мать и обессиленно рухнула на пол.
— Гадская больница! Гадские условия! — завела старую песню ее сестра.
— Маша, хватит! — рявкнула Вера. — Ты во всем виновата! На кой черт ты потащила меня ночью в больницу? Утром бы спокойно пришли, и ничего этого не было бы!
— Я? — оторопела Маша. — Я же хотела как лучше!
— Чуть Коку не угробила! — утирая слезы, произнесла Вера, закутывая малыша в одеяло. — Руки у тебя из жопы, и жопа вместо головы. Пошли домой!
— Пошли, только я этого так не оставлю! Завтра же, а, нет… — Маша посмотрела на часы, — уже сегодня напишу жалобу. Обязательно напишу!
— Вы под ноги смотрите, — посоветовал я, открывая входную дверь. — Здесь приступочек, аккуратней!
— Опять ты, хирург, меня учишь, я…
Договорить Маша не успела: поскользнулась на мокрых ступеньках и, падая, выбила из моих рук лампу. Раздался звон разбитого стекла, лампа опрокинулась на Машу, керосин выплеснулся на ее спину и вспыхнул ярким пламенем.
На сей раз реакция не подвела: я схватил мокрую мешковину, лежавшую под дверью как коврик, и ловко набросил на пострадавшую. Огонь мигом потух, не успев как следует разгореться.
Я метнулся в отделение и с новой лампой вернулся к женщинам.
— Вы в порядке?
— Да какое в порядке! — простонала Маша.
Я затащил ее в коридор и осмотрел настолько тщательно, насколько позволил свет керосинки.
— Доктор, что с ней? — испуганно спросила Вера.
— Да вроде цела, ожогов нет, только в грязи вся испачкалась. Маша, пошевелите руками, ногами.
— Да шевелится все! Только что ж так бензином воняет?
— Это не бензин, а керосин, из лампы на вас вылился. Лучше пусть воняет, чем горит! Подымитесь на хирургию, умойтесь.
— Ну уж нет! Хватит! Сыта я вашей хирургией по горло! Ни хрена не помогли, ребенка чуть не угробили, меня чуть не сожгли! Бардак!
— Маша, напоминаю: я предлагал вам помощь, вы сами отказались от госпитализации. Ребенка из рук выронили вы, и лампу на себя тоже вы сами опрокинули. Скажите спасибо, что я вас вовремя потушил, а то и правда могли бы сгореть заживо.
— Что? Я еще и спасибо должна говорить? Ну это уже наглость, хирург! Теперь я этого точно так не оставлю!
— Маша, а не заметили, что каждый раз, как вы начинаете угрожать мне, с вами случается что-то неприятное? Не обратили внимания?
— Я обратила, — подала голос Вера. — Извините нас, мы пойдем.
— Давайте до «скорой» доведу, а то ваша сестра, не дай бог, еще что-нибудь вытворит.
— Не беспокойтесь. Дождь прошел, вот и луна выглянула, дорогу видно. Спасибо за все, до свидания!
— До свидания!
— До встречи у прокурора! — снова возбудилась Маша. — Я так этого не оставлю!
В понедельник я узнал у заведующей детским отделением, что ребенка вместе с мамой госпитализировали в субботу. Мой предварительный диагноз «пневмония» подтвердился. Я решил заскочить к ним и узнать, как дела.
— Добрый день, как себя чувствуете? — спросил я у Веры, забежав в палату.
— Ой, доктор, здравствуйте! Спасибо, лучше! Вы знаете, а ваш диагноз совпал! Мы утром пришли, нам и педиатра вызвали, и анализы сделали, и снимок, и лечение назначили, — затараторила молодая мамаша.
Проговорив минут десять и убедившись, что с ребенком все хорошо, я засобирался в хирургию:
— Ну, мне пора, рад, что у вас все замечательно, что Кока ваш поправляется! Всего наилучшего!
— Доктор, еще раз вам спасибо! А что ж вы про сестру не спрашиваете?
— А что мне ваша сестра?
— Ну, она же хотела в прокуратору на вас жалобу написать!
— Так пусть пишет, а то в прокуратуре не знают, в каких условиях мы работаем! Ее право!
— Да не будет она писать! — рассмеялась Вера. — Наоборот, она вам очень благодарна, что вы ей жизнь спасли! Мы домой пришли, она на кофточку глянула, где пятно от пламени осталось, и расплакалась. Говорит, какая ж я дура, человек мне жизнь спас, а я жалобу хотела написать:
— Как трогательно! — усмехнулся я. — Лучше бы она за своим языком следила.
— Дмитрий Андреевич, не сердитесь. Она как замуж за москвича вышла, за офицера — тут у нас служил, — да в Москву укатила, так сразу зазналась. А вообще она добрая!
— От доброты, значит, в прокуратуру собралась.
— Да не пойдет она! Погорячилась! Она вообще хотела перед вами извиниться, да боится, что вы ее прогоните!
— Пусть приходит, я ее не съем.
Но Маша так и не подошла.
Среди пациентов встречаются и образованные, и неучи, бедные и богатые, умные и недалекие — и со всеми надо найти общий язык, всех надо расположить к себе, чтобы помочь и спасти. Но, отработав почти шесть лет в ЦРБ, я неожиданно столкнулся с человеком, которому хотелось не помочь, а…
К нам из КПЗ привезли педофила. Молодой парень изнасиловал и убил четырехлетнюю девочку. Не понимаю, чего ему не хватало, не знаю, как вообще можно изнасиловать маленького ребенка, и, кажется, не хочу понимать. Я хорошо знал родителей этой девочки, они были нашими с женой приятелями. Их горе было безмерно: они не только потеряли любимую дочь, но и сходили с ума, представляя, каким кошмаром были последние минуты ее жизни.
И ее убийцу, этого подонка, привезли к нам в хирургию.
Поймали его довольно быстро, месяц держали в местечковой КПЗ — а больше закон не дозволял, и надо было этого урода этапировать в областное СИЗО. Если тут он сидел в отдельной камере, то в городской тюрьме должны были поместить в общую, а всем известно, как зэки обходятся с насильниками. Пытаясь избежать отправки, педофил проглотил длинный гвоздь.
На рентгенснимке было четко видно, что гвоздь пока находится в желудке.
Я искал, но не нашел приличного пособия по хирургической тактике инородных тел желудочно- кишечного тракта. Иными словами, нет такого руководства, где бы было достаточно четко прописано, что делать с пациентом, проглотившим тот или иной предмет.
