конвоиров.
У развилки дороги возле пустующего Пьянковского завода эскадрон остановился. Конвоиры отвели Баневура в сторону. К нему подскочил полковник, взбешенный железной выдержкой, невиданной стойкостью духа юноши.
— Так будешь говорить, красная сволочь? — замахнулся нагайкой и, не получив ответа, начал исступленно хлестать по лицу, по обнаженному телу Баневура. — Подвесить его!
Баневура подтянули на веревке за руки, вывернутые за спину, к толстому сосновому суку. Невыносимая боль пронзила истерзанное тело. Стон вырвался из стиснутого, окровавленного рта. Но и новыми пытками враги не добились от Баневура признания.
Он стоял перед ними, прислонившись к стволу сосны, едва держась на ногах. Весь забрызганный кровью, обезображенный, с вывернутыми, переломанными руками, но не сдавшийся…
Он немного не дожил до победы — погиб 17 сентября 1922 года, а 25 октября части Народно- революционной армия сбросили остатки белогвардейцев и интервентов в море, освободили Владивосток. Над Советским Приморьем взвился красный флаг. На другой день, 26 октября Владимир Ильич Ленин телеграфировал председателю Совета Министров Дальневосточной республики;
«К пятилетию победоносной Октябрьской революции Красная Армия сделала еще один решительный шаг к полному очищению территории РСФСР и союзных с ней республик от войск иностранцев-оккупантов. Занятие Народно-революционной армией ДВР Владивостока объединяет с трудящимися массами России русских граждан перенесших тяжкое иго японского империализма. Приветствуя с этой новой победой всех трудящихся России и героическую Красную Армию, прошу правительство ДВР передать всем рабочим и крестьянам освобожденных областей и города Владивостока привет Совета Народных Комиссаров РСФСР».[1]
Юрий ПАХОМОВ
Николай СОКОЛОВ-СОКОЛЕНОК
Представьте себе небольшой губернский город Владимир в начале нынешнего века. По сохранившимся документам сделать это не так уж трудно. Здесь живет около тридцати тысяч населения, «торговля и промышленность не процветают», вывозят из Владимирской губернии в основном лес, а ввозят хлеб. Крупных, значительных предприятий нет, а из учебных заведений можно назвать лишь несколько — мужская и женская гимназии, духовная семинария, детский приют, городское училище да несколько начальных школ.
Еще одно свидетельство тех времен: «Санитарное состояние города неудовлетворительно, почва загрязнена до крайности». Что касается продолжительности жизни, то она немногим более двадцати лет. Двадцать лет!
По современным понятиям — это возраст студентов, учащихся, возраст женихов и невест. А вообще, как писали об этом городе в конце прошлого века: «Во Владимире, кроме древностей, ничего нет замечательного».
Теперь представьте себе ученика четвертого класса городского училища Николая Соколова. Он невысок ростом, явно пониже своих сверстников, да и телосложение далеко не богатырское, он из тех, кого обычно в народе называют щупленькими. У него тонкие черты лица, большие темные глаза. На нем громадные отцовские валенки, какое-то пальтишко, шапка-ушанка. По происхождению Николай Соколов из безземельных крестьян — одно лишь это говорило о многом. И об образе жизни, и о достатке, об образовании и даже о надеждах на будущее. Его мечты в те годы ограничивались губернским городом Владимиром, и самые несбыточные, и вполне реальные. Кем мог стать этот парнишка, Николай Соколов, после окончания городского училища? Приказчиком в магазине, рабочим в какой-нибудь захудалой артели, поскольку больших предприятий, как мы знаем, не было в городе, Оставалась, правда, еще железнодорожная станция, там тоже иногда требовались рабочие на ремонте путей, строительстве складов. Правда, в ста семидесяти верстах была Москва но это было так далеко! Сто семьдесят верст не шли ни в какое сравнение с километрами, которые мы сегодня легко и незаметно проскакиваем на электричке.
Все свободное время Колька Соколов проводит в городе, знает его наизусть, знает и полицейское управление, и казармы солдат, и магазины, рынок, улицы, знает настолько хорошо, что даже не представляет, что могут быть иные города, иная жизнь.
Какой отчаянный провидец мог хотя бы предположить, допустить, что всего через несколько лет этот мальчишка окажется в водовороте невероятных исторических событий, будет командовать сотнями людей, решать судьбы и этих людей, и земли, на которой они живут. Сказать, что Николай Соколов был брошен в водоворот событий волею обстоятельств, было бы неправильно, поскольку свой первый шаг в другую жизнь он сделал сам, вполне сознательно и обдуманно, будучи всего-навсего учеником четвертого класса городского училища.
Началось все с того, что однажды в феврале к нему домой прибежал товарищ и задыхающимся от волнения голосом прокричал прямо с порога:
— Колька! Революция! Царя скинули!
Казалось, весь город высыпал тогда на улицы. Вряд ля древние владимирские храмы видели когда- нибудь столько людей одновременно. Одни опасливо жались к родным воротам, готовые тут же спрятаться, нырнуть в оставленную открытой калитку, другие решались пройти на центральную площадь, к городской управе. Колька был среди тех, кто с утра до поздней ночи носился по улицам, стараясь везде поспеть, все увидеть и навсегда, теперь мы уж это знаем, навсегда проникнуться духом бунтарства, отчаянной смелости, стремлением переделать мир на свой лад, улучшить его, сделать справедливее, интереснее, разбудить от той спячки, которую он видел в родном городе все свое детство и юность.
В те холодные слякотные дни он видел и разгром полицейского участка, и восстание солдат местного гарнизона, видел митинги и демонстрации. Запомнились улицы, усыпанные бумагами, вчера еще такими важными и недоступными, запомнились солдаты, выпрыгивающие на матрацы из окон второго этажа казармы, — офицеры не придумали ничего лучше, как запереть двери, надеясь тем самым сохранить солдат от влияния революции. Какие стены могли тогда удержать их, какие приказы!
Люди, убедившись, что царя действительно скинули, ждали дальнейших сообщений из Петрограда и Москвы, понимая, что главные события развиваются там, что там в эти дни решается судьба России. А Колька Соколов, узнав, что в каком-то московском госпитале лежит его отец, раненный во время последних событий, воспользовался этим случаем как счастливой возможностью и, оставив матери успокаивающую записку, первым же поездом отправляется в Москву.
Шаг, надо сказать, довольно отчаянный. В самом деле, парнишка, который никогда не видел ничего, кроме тихих улиц своего городка, вдруг оказывается в громадном, взбудораженном революцией городе. Но он не затерялся в нем, не потерялся. Нашел и госпиталь, в котором лежал отец, нашел и отца. Тогда-то и прозвучало впервые словечко «соколенок», которое потом, через годы, стало частью его фамилии.
— Соколов! — крикнул один из «ходячих» больных, узнав у Кольки, кто он, кого ищет, откуда прибыл. — Встречай! К тебе вот соколенок прибыл!
И было в этом случайном прозвище что-то и от характера Кольки, и от его внешности, и от той неуспокоенности, которая сохранилась в нем до самых последних дней жизни.
Все лето и осень 1917 года Николай Соколов вместе с отцом был в Красной гвардии Красной Пресни, а когда ее расформировали, Соколовы вернулись во Владимир.
Николай вроде бы приехал в город, который оставил совсем недавно, ходил по знакомым улицам, встречал знакомых людей, но насколько же теперь все было иначе! Притихшие улицы, замершие мастерские и в то же время напряженность, перестрелки, схватки с врагами революции. И отец и сын Соколовы сразу же вступили в часть особого назначения, Николай одним из первых в городе стал комсомольцем. И это было не просто естественное решение, это было решение мужественное. На следующий же день после свершения Октябрьской революции генерал Краснов двинул конный корпус на Петроград, захватил Гатчину, Царское Село, приблизился к Пулковским высотам. Но вскоре войска Краснова были разбиты, и теперь уже все ждали вестей с юга — из Москвы. В начале ноября белогвардейцы были разбиты и здесь.
