организатором нападения на дороге. Снэг же вообще был типичным подручным.
Мне было известно, что Кубби все еще оставался условно осужденным, а Снэг только что вышел из Сан Квентина, отсидев целых девять месяцев по обвинению в мошенничестве. За подобное преступление дают от года до десяти лет. Подумать только, он должен был оставаться в тюрьме гораздо дольше, но когда судят таких негодяев, откуда-то берутся краснобаи-защитники, которые с дрожью в голосе говорят о «заблуждениях» своих подзащитных, о том, что они больные, их надо не наказывать, а лечить, окружить теплом и заботой, а мягкосердечные присяжные всему этому поддакивают. Ведь если бы эти подонки сейчас находились за крепкой решеткой, где им и полагалось еще долго быть, они бы не пытались сейчас убить меня. А в этом не было никакого сомнения. Кто-то продумал эту операцию с большой тщательностью. Поскольку Снэг и Кубби отпадали, возможно, третий? Тот, который так поспешно удрал? Едва ли. Планирующие обычно поручают другим делать такую грязную работу, а сами стоят подальше от линии огня. Да и потом мне казалось, что я знаю третьего тоже. Когда я заметил его, у меня не было возможности как следует его рассмотреть. Поэтому я не был полностью уверен, но предполагал, что это был некий Антонио Алгвинацио, более известный как Тони Алгвин. Если так, то мы с ним сталкивались и раньше. Более важно то, что я знал человека, на которого он работал. Сказать, что он «работал», неверно. Он был специалистом по убийствам у этого гангстера, по убийствам простым и замысловатым, искусным «самоубийствам», несчастным случаям с фатальным исходом…
Человек, на которого он работал, был некий Джо Рэйс, разумеется, при рождении ему было дано другое имя, он его просто изменил на американский манер. А Джо Рэйс был известным боссом мафии.
— Мафия, черт побери! — подумал я.
Не то, чтобы мы с Рэйсом были незнакомы. Друзьями мы, разумеется, не были. За годы работы я дважды участвовал в делах, которые заканчивались заключением мелкой рыбешки, нанятой Джо Рэйсом. Того еще ни разу не привлекали к судебной ответственности, поскольку знать правду недостаточно, надо иметь еще неоспоримыми доказательства. Но и я, и полиция знали, что оба раза руководителем был Джо Рэйс.
Чтобы осудить такого человека, как Джо Рэйс, надо располагать неоспоримыми доказательствами. Если останется хотя бы одна щелочка, многоопытный адвокат превратит ее в удобную лазейку, на худой конец, слушание дела будет отложено, за это время кое-кто из свидетелей получит дыру в черепе, а обвиняемый, выпущенный под залог, внезапно скроется… Да мало ли что произойдет!
Первое из упомянутых мною дел было об организованном шантаже десятка высокопоставленных лиц в Голливуде, второе — о контрабанде наркотиков. Как я уже сказал, пострадали только пешки, Рэйс остался в стороне. Но все это было давно. Что я такое натворил, чтобы Рэйс взялся за меня сейчас?
Единственное дело, над которым я сейчас работал, было простым, по крайней мере, внешне: смерть Чарли Вайта. Я не мог представить, каким образом оно затрагивало босса мафии. Да и мои последние дела не касались области Джо Рэйса.
Ну что ж, возможно, когда я потолкую с Джонни Троем, он сможет немного рассеять темноту. Сейчас же мне надо выполнить все формальности и постараться остаться в живых, пока полиция будет этим заниматься.
Наконец я услышал сирену.
Глава 6
Было уже почти 16 часов, когда с полицией было закончено. Собрали тела, патроны и оружие, привели в чувство Кубби. От этого практически не было никакого толку. Естественно, он не сказал ничего толкового. О чем бы его ни спрашивали, он повторял одно и то же: «Я делал только то, что велел мне Снэг». Тони? Он не знает никакого Тони. Тони Алгвин? Он даже не слышал такого имени. Нет, он вовсе не собирался убивать Скотта, только ударить. Он не выносит парней с такими светлыми волосами.
Допрос продолжался в таком же духе. После этого Снэга отправили в морг, Кубби в отдельную камеру, а я после всего этого поехал на окраину Лос-Анджелеса и поднялся на четвертый этаж здания полиции. Отдел по расследованию убийств располагался на четвертом этаже в комнате 314. В дежурке я выпил пару чашек кофе, пока разговаривал с Сэмом. Сэмом я зову одного из самых толковых офицеров, который работает по ограблениям, наркотикам, взяточничеству, убийствам. Он вырос из простых копов до капитана полиции. Сэмом называл его один я, для остальных он был Фил Сэм-сон. Сэм, большой, солидный, видавший виды опытный работник, без шума и крика преданный своему делу. Человек честный и справедливый, он никогда не был груб с подонками, попавшими к нему в руки, но и не давал им спуску, считая, что за все надо платить сполна. У него на этот счет была совершенно точная формула: «Если человек мошенник, он должен сидеть в тюрьме. Если он не хочет сидеть в тюрьме, он не должен быть мошенником».
Сэм жевал одну из своих больших черных незажженных сигар. При мне он их не зажигает, потому что я не выношу запаха их дыма и сразу же ухожу. Он провел ручищей по своим серебристо-серым волосам, передвинул сигару из одного угла рта в другой и сказал:
— Мы ничего не вытянем из Максима, Шелл. Он один из тех людей, которые могут переносить лишения неделями, и которые даже не спросят, где находится туалет.
Максим, Роберт Максим, Кубби.
— Даже если он и будет говорить, то это ничего не даст, — сказал я. — Да меня, откровенно, интересует только Тони.
— Да.
Он закусил свою сигару.
— Если ты действительно видел его, вряд ли можно ожидать от него откровенного признания. К тому же ты не уверен, Шелл.
— Самое скверное, но три из пяти, что это был Тони. Допив кофе, я поехал на свидание с Джонни Троем. Я опаздывал больше, чем на ч с. Возможно, он откажется со мной говорить. «Ройалкрест» стоял на Голливудском бульваре. Роскошный, восьмиэтажный отель — апартаменты в спокойном жилом квартале, где масса деревьев, большие зеленые лужайки и в то же время рядом центр Голливуда. Вестибюль был просторным и прохладным, комфортабельно обставленным пышными современными диванами и стульями. Я воспользовался внутренним телефоном, чтобы позвонить Трою, и кто-то предложил мне подняться наверх. Скоростной лифт молниеносно доставил меня под самую крышу. Я нашел дверь и постучал.
Впустил меня определенно не Джонни Трой. Сначала я подумал, что это девушка, но не в моем вкусе, потом сообразил, что это был парень. Отворив дверь, он торопливо махнул рукой и, не проронив ни слова, возвратился в тускло освещенную комнату. На нем была свободно ниспадающая белая рубашка с большим воротником, узкие черные брюки из какой-то эластичной ткани и темные шлепанцы. Когда я прошел следом за ним в комнату, он эффектно упал на мягкую атласную подушку возле парня в тельняшке, синих джинсах и высоких коричневых сапогах. Этому парню нужно было давно побриться.
Тихо звучала одна из пластинок Джонни Троя, которой у меня еще не было. Что-то о том, что он «любил любовь, которая больше любви». Песня мне показалась грубоватой.
Я находился в большой комнате, напоминающей вестибюль маленького отеля в фешенебельном квартале города. На подушках в самых непринужденных позах сидело или лежало человек пять-шесть. Справа от меня стоял прекрасный низкий диван, обитый золототканным материалом. На нем сидело еще трое, а возле дивана, опираясь на шероховатую черную поверхность камина, в котором горели дрова, примостился Джонни Трой.
В помещении находилось немало колоритных фигур, но в присутствии Троя они все казались бесцветными тенями. Он не был одет как-то по-особому, нет. На нем был синий пиджак, рубашка и галстук немного светлее, кремовые брюки. Но в этом парне был какой-то особый шарм, он невольно притягивал к себе всеобщее внимание. Есть такие люди, в наружности которых нет ничего особенного, но стоит им войти в комнату, как все глаза обращаются на них, будто подчиняясь магниту.
В Джонни имелся такой магнетизм, к тому же он вообще был привлекательным парнем. Очень высокий, стройный, красивый. Его светлые волосы с золотым отливом образовывали подобие нимба вокруг головы. Когда он что-то доказывал своим собеседникам, он подчеркивал значение сказанного грациозными
