Еще раньше я заметил, что ландшафт «Кублай-хана» позаимствован у джунглей. Здесь росло много ветвистых деревьев, дорогу мне загораживали кусты, покрытые густой зеленой листвой. Несколько пальм поднимались высоко в ночное небо, а иногда я задевал рукой или ногой широкие листья банановых деревьев.
Я прошел уже половину расстояния до отеля, и мне казалось, что я один в буйном оазисе среди пустыни и больше никого нет вокруг. Сюда не проникал свет от бассейна; правда, я слышал крики птиц у себя за спиной: «чирик-чирик» и еще какой-то звук. Может быть, на меня подействовали все эти заросли и шорохи джунглей, но мне показалось, будто за мной, мягко ступая, крадется дикая кошка.
Так вот, за пять секунд до того, как я услышал звук, я «почти» понял, что сейчас произойдет. Я ничего не видел и не слышал, кроме сумасшедших птиц, но что-то почувствовал. Может, это была мысль; может, какой-то сигнал, воспринимаемый на уровне подсознания; может, едва заметное колебание воздуха.
Что бы это ни было, по моей спине пробежал холодок. Волосы зашевелились, словно в них запустил свои лапы гигантский паук. Все мои мышцы напряглись. Я не был встревожен: мои ощущения пока не вызывали тревоги. И все же я невольно потянулся к своему кольту, просто чтобы придать себе уверенности, — вот так же хозяин машинально протягивает руку, чтобы погладить свою собаку.
Рука метнулась к заплечной кобуре; увы, я ведь оставил ее в номере. Тогда я нащупал револьвер в кармане брюк и сжал его холодную, успокаивающую рукоятку.
И тут-то я совершенно отчетливо расслышал тихие, мягкие шаги за спиной.
Помню, мне пришла в голову совершенно идиотская мысль: «Тигр? Черт, не может быть, но и не птица, это уж точно».
Шаги стихли, и я явственно услышал, как позади меня кто-то тяжело ступил на землю и крякнул, — это характерный звук, который издает человек, когда напрягает все свои мускулы и умственную энергию, чтобы занести над тобой палку, дубину или приклад пистолета и опустить тебе на голову.
Прямо перед самым кряканьем я инстинктивно попытался увернуться, и мне это почти удалось. Я рывком вытащил кольт из кармана и повернулся — и вдруг сокрушительный удар, искры из глаз, внезапная жгучая боль и страшный треск р черепе, не похожий ни на один другой. Я начал падать.
Я не только понял, что меня ударили, я совершенно ясно осознал, что, если не остановлю убийцу, удары будут сыпаться на меня снова и снова, пока он не размозжит мне голову и не прикончит, — но остановить его я не мог. Мои руки и ноги меня не слушались, я не имел сил перевернуться или откатиться в сторону. Я упал на колени, потом завалился на правое плечо и так и застыл, словно время для меня остановилось. Правая рука вытянулась вдоль тела, пальцы все еще сжимали кольт. Но я не мог поднять пистолет. Рука не действовала.
Казалось, я лежу так не несколько коротких мгновений, а долгие-долгие минуты. Время тянулось, как ириска, — тик, — и тысяча мыслей в голове, ощущение земли подо мной, медленно расцветает боль, и наконец так: течение времени замедлилось и тянулось не только для меня, но и для него тоже. Краем глаза я увидел, как его нога повисла в воздухе, потом начала медленно, очень медленно опускаться и приземлилась в нескольких дюймах от моего лица.
Он занес надо мной свое оружие, и я знал, что через какие-то доли секунды, тянущиеся в другом измерении, он опустит его на мою голову. Я пытался пошевелить руками, ногами, пальцами, хоть чем- нибудь; бесполезно, и в этот момент я прекратил свои попытки. Огромным усилием воли я заставил себя сосредоточить всю свою физическую и умственную энергию лишь на одном-единственном пальце.
Как ни странно, я еще способен был думать и понимал, что, даже если мне удастся выпустить пулю, я попаду лишь в землю; но я также понимал, что грохот выстрела — мой единственный шанс остановить его, хотя бы задержать ненадолго. Кстати, это был мужчина.
Я даже не заметил, как спустил курок. Но услышал выстрел и почувствовал, как мой тридцать восьмой дернулся в ладони. И я увидел, что нога у моего лица стремительно приподнялась и развернулась в сторону дорожки.
Наконец мне удалось пошевелить не только пальцем. Я медленно перекатился с плеча на спину — и в этот момент нависавшая надо мной темная фигура исчезла. Слышен был только тяжелый топот ног по дорожке. Я попытался повернуться, направить на убегающего револьвер и не смог этого сделать. Должен сказать, мне и сесть-то удалось с превеликим трудом. А далее я просто сидел в оцепенении.
Не знаю, если бы я попробовал, может быть, сумел бы встать на ноги. Только меня это в сию минуту не слишком заботило. Меня тошнило. Я подумал: неужели придется расстаться с изумительным ужином и щедро принятой великолепной выпивкой? Хотя и это меня не особенно беспокоило. Я заметил, что мой пышный белый тюрбан валяется на дорожке, и догадался, что он смягчил нанесенный удар. Благодаря ему я не отключился — конечно, не настолько, как мне бы хотелось, но все-таки сумел его спугнуть. Если вас никогда не били по голове по-настоящему, изо всей силы, вам ни за что не понять, насколько это болезненно-неприятное ощущение.
Так что я посидел неподвижно какое-то время, прислушиваясь к себе, понял, что мой ужин останется со мной, а возможно, и завтрак с обедом, и наконец осторожно поднялся на ноги. Мой противник давно исчез, минут пять назад, но никто не прибежал разузнать, кто и почему стрелял. Наверное, за царящим гвалтом мало кто слышал, а те, кто слышал, решили, что выстрелила пробка из очередной — какой уже по счету? — бутылки шампанского.
Какая, собственно, разница. Сейчас меня беспокоила набатным колоколом гудевшая голова. Еще сидя на земле, я осторожно ощупал ее и обнаружил кровоточащую рану; я приложил к ней платок и держал, пока кровь не остановилась. Если бы меня не переполняло огромное и жгучее Желание, я бы так и остался безучастно сидеть там, пока не заживет рана, но меня гнало, подстегивало Желание: добраться до того, кто на меня напал.
Теперь мне нужно было срочно разыскать трех человек — хотя бы трех — и поговорить с ними.
Я начал медленно ходить кругами, как собака, подыскивающая место для сна, собрал свои вещи и направился к «Кублай-хану».
Глава 14
Если бы я вскочил на ноги секунд через десять после удара и пулей промчался по территории и по номерам отеля, может быть, и разыскал бы своего обидчика. Но когда я наконец доковылял до «Кублай- хана», было уже слишком поздно. Мне оставалось лишь принять три таблетки аспирина, что я и сделал.
Помимо всего прочего, я совершенно запутался. Голова глухо звенела. Мозги пенились, словно огромный котел с «алказельтцер». Я чувствовал себя умственным гигантом — потому, наверное, что явственно ОЩУЩАЛ свой мозг. В этом-то и заключается главная проблема, когда тебе вышибают мозги: любая глупость кажется гениальным озарением. К сожалению, в тот момент я не понимал столь очевидной истины.
Первую «блестящую победу» в своем расследовании я одержал в Оружейной комнате, которую нашел с большим трудом. Я помнил, что Орманд Монако встречается здесь с гостями, но у меня в потрясенных мозгах все перепуталось, и я забрел в Пушечную комнату. Оружейная, Пушечная — какая, к черту, разница?
Наконец я все же нашел Оружейную комнату, с шумом распахнул дверь и сразу увидел Орманда Монако. Он сидел за столом вместе с дюжиной мужчин и женщин, некоторые из них были в костюмах, другие — в вечерних платьях. Сначала я увидел худого, угловатого Монако, все остальные казались сплошным расплывчатым пятном. Монако был в своем жемчужно-сером смокинге с яркими фуляровыми лацканами, которые так гармонировали с сединой в его волосах.
Я, громко топая, подошел к нему и пронзил его испепеляющим взглядом.
— Так вот вы где! — гневно заявил я. — И где же вы были?
Все, как один, повернули головы в мою сторону, но Орманд Монако среагировал быстрее остальных.
— Что такое? — удивился он. — В чем дело?
— Не надо спрашивать меня, в чем дело, — сказал я. — Из этого вам точно не распутаться.
