Я не видел его лица, но даже бритый затылок выражал смятение. Окинув его быстрым взглядом, я бесшумно двинулся вперед. Момент, когда можно будет не заботиться о своей маскировке, еще не наступил.
Я увидел, как еще один из преступной команды – маленький Эллисон с пистолетом в руке медленно поднялся во весь рост, придерживая торчавшие на носу очки. Я переместился влево, чтобы оказаться у него за спиной. И вдруг услышал:
– Бах! Да что же... твою мать!.. Какой осел зарядил холостыми? Скотство! Бах!!! Бах! Бах!
Наконец истекли первые томительные пятнадцать секунд и... подоспело подкрепление. Метрах в десяти слева от меня из-за деревьев появился еще один морской пехотинец и, невзирая на опасность, свист пуль и численное превосходство противника, смело устремился на помощь своему двойнику. Ведь он знал, что один американский морской пехотинец равен... ну, это уж как получится.
Итак, на опушку выскочил еще один Шелл Скотт – очевидный близнец первого, – оснащенный мощным кольтом 45-го калибра, а также неисчерпаемым запасом бранных слов, и открыл прицельный огонь сразу из обоих «стволов»:
– Вы, мерзкие крысы! Бах! Бах! Бах! Навалились на моего друга, падлы?! Задумали убить Шелла Скотта? Получайте! Бах! И еще порцию. Ба-бах!
Краем глаза я видел, как Эл Хоук быстро повернулся к неожиданному противнику и заметался влево- вправо, бессильно опустив вниз руку с пистолетом.
В этот момент я как раз подкрался к коротышке Эллисону сзади. Услышав мои шаги, он втянул голову в плечи по самые уши и нехотя повернулся, стараясь не смотреть на меня и в то же время не в силах оторвать от меня завороженно-удивленный взгляд. Говорят, что в самих глазах выражение отсутствует, я имею в виду зрачки. Многие утверждают, что выражение создает обрамление глаз – брови, веки, ресницы, надбровье и нос. Именно эти компоненты человеческого лица участвуют в изъявлении тех или иных эмоций, например неописуемого ужаса.
Не верьте этому.
Я смотрел в эти выпученные и непрерывно вращающиеся глаза с расстояния двух-трех десятков сантиметров, и в них отражалось множество разнообразных эмоций. Именно в глазах. Так возникают новые мифы. Забудьте о веках, бровях, ресницах.
Как он ни старался отвести от меня взгляд, это ему не удавалось. Несомненно, он прекрасно меня видел, и это было его дневным кошмаром, так как возникший за его спиной еще один Шелл Скотт занес дубинку у него над головой с единственной целью – раскроить ее пополам.
Стараясь избавиться от жуткого видения, он медленно повернулся лицом к опушке, очевидно, оценивая ситуацию. Там было два Шелла, а здесь – всего один Скотт. Впрочем, это не имело значения. Удар дубинки решил за него эту дилемму.
Совсем рядом, из-за кустов, послышалось натужное сопение. Я шагнул в ту сторону взглянуть, что там происходит. На траве, в совершенно неестественной позе барахталась стодвадцатикилограммовая туша Верджила Ковика. Он неуклюже ворочался, пытаясь подняться на ноги. Так и не успев до конца выпрямиться, он стоял, набычась, опустив голову, как футболист, только что получивший мяч и прижимающий его лапищей к туловищу. Только теперь в его руке был не мяч, а тяжелый пистолет, а на пути его стоял не игрок команды противника, а грозный, быстро множащийся Шелл Скотт.
Дальнейшие действия Верджила были легко предсказуемы.
«Нет, – подумал я, – нет...» Он хрипел и рычал, разве что не рыл копытом землю, и я неожиданно для самого себя скомандовал:
– Двадцать девятый прорывается по краю! Держи его!
Он сорвался с места как пуля. Вот он только что был рядом со мной – а в следующий момент очутился на середине поляны, несясь, раскинув руки, на Шелла номер один, который неторопливо перезаряжал револьвер. А прямо за Шеллом, на противоположной стороне поляны, росло самое большое дерево в округе – могучий кряжистый дуб.
Вообще-то я не злой человек. Я не мог просто стоять и смотреть, как Ковик убьет себя и испортит самое красивое дерево в радиусе десяти километров.
– Стой! – заорал я. – Верджил, это не...
Хрясь!!!
Вообще-то передать звук от удара головы о дерево совершенно невозможно. Поэтому и не стану пытаться изобразить этот треск или гул, отозвавшийся громким эхом в глубине леса.
Но Верджил все-таки заслужил свой бонус. Как и в былые времена, когда, прорываясь к завладевшему мячом игроку, он неизменно сметал или таранил трех-четырех защитников. Так и сейчас, до того как врезаться в дерево, он пронесся сквозь бесплотного Шелла и сбил с ног Эла Хоука, отлетевшего в сторону на целых три метра.
Не знаю, каким образом, но в этот момент на поляне оказались еще двое: Джим Коллет и сам «предводитель» – Винсент Раген, оба с пушками наготове. Первый с ходу прицелился и выстрелил в Шелла Скотта, который только что вставил в свой кольт новую обойму и поднял руку, намереваясь всадить пару пуль в того, кого Шелл, видимо, считал опасным преступником.
Раген заорал на пределе возможностей своих голосовых связок, не произведя, впрочем, особого впечатления на своих сообщников:
– Не стреляйте больше в эти... чучела, идиоты! Это какой-то трюк! Фокус!
Ну конечно. Он был единственный из всей банды, кто мог догадаться, откуда взялись двое Шеллов Скоттов.
Коллету, естественно, это было невдомек, потому что он поднял руки вверх, чуть не выронив пистолет, и заорал благим матом:
– Это ловушка! Трюк! Нас подставили!
Как раз в этот момент появился еще один Шелл Скотт. Третий, грозный и свирепый: в одной руке – грохочущий дробовик, в другой – неумолчно тарахтящий автомат. Тогда-то вот это и произошло. На сей раз – со мной.
Внутри у меня словно сработало взрывное устройство. Кровь моя воспламенилась, электрическая энергия, а может быть, напряжение момента преобразовалось в неимоверную физическую мощь и безудержную отвагу, и я перестал думать о том, что меня могут убить, пусть даже по нелепой случайности. Потому что на поляне действовали уже трое Шеллов Скоттов и все – неуязвимы, если вообще не бессмертны. Когда я присоединюсь к ним, у меня будет в четыре раза меньше шансов оказаться убитым. К тому же настоящему мужчине полагается смело смотреть в лицо врагу, а не прятаться трусливо. Эго ведь только в старых вестернах злодеи убивают своих жертв не иначе как в спину.
Итак, вопя и пронзительно визжа, подобно скальпированному индейцу, я выскочил из кустов и кинулся на поляну, размахивая дубинкой, словно томагавком, но уже в следующий момент пожалел о своем скоропалительном и не вполне продуманном решении.
Потому что оправившийся от испуга Джим Коллет вскинул свой пистолет и стал целиться с явным намерением лично прикончить «индейца».
Бегая, визжа и вопя, я тем не менее умудрился пофилософствовать по поводу жизни и смерти. Человек обычно не продумывает заранее свои действия до мелочей, а действует чаще всего по наитию. Есть в нас все-таки что-то, оберегающее нас в жизни от колыбели до тридцати лет, потом до среднего возраста и даже до старости, которой я очень надеюсь в надлежащее время достигнуть. Все мы совершаем так много глупостей на протяжении своей жизни, что, казалось бы, ни один не должен дожить и до девятилетнего возраста, если бы нас нежно и бережно не подталкивало вперед по дороге жизни это «что- то», а именно – заложенный заботливой матерью-природой инстинкт самосохранения.
Возможно, я ошибаюсь. Я – не философ. Впрочем, я больше практик, нежели теоретик. Однако как вы объясните тот факт, что, помотавшись по поляне, я вдруг остановился метрах в двух от Коллета и его огромного кольта 45-го калибра и нацелился дубинкой ему в пузо, заорав:
– Пих-пах! Ой-ой-ой! Вот ты и попался, негодяй! – Затем взглянул налево, думая, что сейчас-то пуля Коллета и сразит меня наповал, и бодрым голосом крикнул: – Э, Шелл, приятель, влепи-ка как следует теперь вот этому!
Повернувшись к Коллету, я увидел, что он обалдело смотрит на пару Шеллов, один из которых метался
