«Где?..»
— Он… — Быстренько прикинув, что к чему, я решил не миндальничать с ней. И рассказал Спри, как нашел ее отца, о том, что произошло после, правда, не назвав мотель, где его оставил, и закончил так: — теперь он в безопасности. Но учитывая то, как с ним обращались те ребята, мне пока не удалось поболтать с твоим отцом.
— Боже мой, это ужасно…
Она остановилась, подошла к дивану и уселась на него.
— Он так ничего и не сказал? Ни одного слова?
— Ни одного.
— Ты говоришь, с ним сейчас врач?
— Да. И он произвел на меня самое благоприятное впечатление. Вообще-то я оптимист, и мне надо возвращаться. Я заскочил только переодеться. Конечно, я надеялся заодно увидеться с тобой.
Она загадочно улыбнулась.
— В какой-то степени ты увиделся.
Это был вызов, но я знал, что задерживаться мне никак нельзя, и направился наверх в спальню. Пять минут спустя, прополоскав свои кости под душем, я натянул бледно-зеленые слаксы и обтягивающую футболку, добавил к этому наряду пару тяжелых башмаков из цветной кордовской кожи, куртку кремово- бежевого цвета и спустился вниз.
Спри по-прежнему сидела на диване.
— Я смотрела все теленовости в одиннадцать тридцать и в полдень. Там упоминали папу и то, что случилось прошлой ночью. Обо мне не было сказано ни слова, о тебе тоже, Шелл. Но ведь не может такого быть, чтобы они о нас не знали… не знали о том, что мы здесь?
— Может, пока не знают. Но ситуация быстро может измениться. Многое зависит от того, что взбредет в голову Альде Чимаррону. Разумеется, он не выложит, что держал Романеля в качестве пленника. Так что мы можем пока не дергаться. Когда будет следующая сводка новостей?
— В пять. Я обязательно посмотрю.
— Я все время думал, не позвонить ли мне самому в полицию, чтобы обеспечить юридическую защиту твоему старику. Ну и тебе, конечно. Но решил, что сначала надо поговорить с ним, выяснить кое-что, что мне еще неизвестно и что не кажется мне утешительным на данный момент.
— Тебе придется рассказать полицейским о прошлой ночи? О том, что ты стрелял в человека?
— Радость моя, мне придется рассказать им очень многое. Если ничего не изменится, полиция будет продолжать подозревать твоего отца в убийстве Китса. И мне придется объяснить им все, как есть, ну, и, соответственно, ответить на кучу других вопросов. Вот это и будет связывать мне руки в течение ближайших нескольких часов. Может, даже дней. Так что пока я не могу рисковать.
Перед уходом я оставил автоматический кольт на полке в шкафу, но под курткой у меня была моя родная кобура, отделанная перламутром, а в ней неродной мне «смит-и-вессон» 38-го калибра, полностью заряженный. Пиджак доктора Мидленда я повесил на руку.
— Ну… — начал я.
— Думаю, тебе пора уходить.
— Угу. Я позвоню тебе, как только смогу.
— Позвони, Шелл. Все-таки это… успокаивает.
— Может быть, все проблемы разрешатся совсем скоро, и мы сможем немного расслабиться. Может, твой старик придет в себя, когда я вернусь к нему. Может, худшее уже позади, Спри.
— Конечно, — кивнула девушка.
И мне показалось, что она в это не верила.
Впрочем, я тоже.
Я опять припарковался позади мотеля, обошел его и негромко постучал в дверь комнаты, из которой вышел сорок минут назад. Через несколько секунд выглянул доктор Мидленд, потом открыл дверь шире. Я вошел и, возвращая ему его коричневый пиджак, произнес:
— Спасибо за маскарадный костюм. Как дела у Романеля? — Во всяком случае, я начал этот вопрос, но дошел только до имени своего клиента: — «Как дела у…»
Потому что в комнате послышался чей-то сильный вибрирующий голос. И хозяин этого голоса произнес следующие слова:
— Либо ты взял эту идиотскую башку напрокат в антикварной лавочке, либо ты и есть Шелл Скотт.
Глава 18
Я резко повернул голову и увидел Клода Романеля, все еще сидевшего на стуле, где он сидел до моего ухода, только теперь он держал спину прямо, слегка подавшись вперед; одна рука лежала на колене, и он смотрел на меня с полуулыбкой на лице.
Моя реакция явно запоздала. Всего лишь на несколько секунд, возможно, это было связано с тем, что сам голос и ироничный тон были мне незнакомы, пережитые волнения и недоверчивость что-то сдвинули у меня в мозгах. Но я хмуро взглянул на него и сказал:
— Послушайте, Романель, если вы намекаете на… — и осекся.
И только тут до меня дошло.
А когда дошло, я испытал настоящий шок, который свел судорогой мои мышцы и скрутил в узел нервы. Несомненно, это был Клод Романель, который смотрел на меня, разговаривал со мной. Куда подевался тот слюнявый идиот, которого я здесь оставил около часа тому назад?
Доктору Мидленду потребовалось две или три минуты, чтобы вернуть меня к действительности: может быть, потому так быстро, что Романель заикался. Мидленд объяснил, что, по его мнению, электрошок на время парализовал или вырубил ту часть мозга, которая управляет речью, поэтому, хотя Романель мог соображать, что он хочет сказать, и мог, по крайней мере периодически, мыслить с достаточной четкостью, его голова еще была не в состоянии заставить язык и голосовые связки правильно составить слова и донести их до слушателя.
— Разумеется, была поражена не только эта часть, но и весь мозг, — продолжал доктор. — К счастью, это не было необратимо и могло быть гораздо хуже.
— Вот именно: я ни хрена не мог сказать и половину времени не мог шевелить мозгами. — Это опять в разговор вступил Романель. — Зато я кое-что соображал и кое-что помню; помню, как ты, Скотт, завернул меня в какую-то вонючую тряпку и бросил в машину, да еще чуть не раздавил и не вытряс из меня всю душу. Черт побери, я подумал, что ты — враг и пашешь на Чимаррона. Или на нацистов…
— Может, хватит об этом? — спросил я. — По вашему получается, что я должен был постепенно вытаскивать вас из этой больницы и аккуратно обращаться с вашими немощными телесами, чтобы Чимаррон имел возможность пристрелить нас обоих несколько раз. Я также понимаю…
— Пристрелить? — прервал он меня. — Значит, в вас стреляли?
— Сегодня всего один раз. Конечно, это вас разочарует…
В этот момент в беседу вступил доктор Мидленд.
— Мистер Скотт получил неглубокую рану, которую я обработал и перевязал. Но рана была явно огнестрельная.
Романель как будто несколько озадачился. Но сказал только:
— М-да. Это было… очень любезно с вашей стороны, Скотт.
— Вы не хотите его послушать? — обратился я к Мидленду. — По-моему, ему не очень хорошо.
Но потом я снова посмотрел на Клода Романеля, приятно удивляясь происшедшей в нем перемене. Я знал, что ему пятьдесят восемь лет, но несмотря на все, что недавно выпало на его долю, он выглядел на пять и даже на десять лет моложе. У него были грубоватые черты лица, длинный нос, широкие брови, подчеркивающие узкий лоб, и голова, сплошь покрытая темными жесткими волосами с седым отливом. В нем было что-то демоническое, и я отметил это еще в первый раз, когда увидел его фотографию, однако в
