бегством, прятались и в совсем уж отчаянных случаях яростно нападали, едва завидев его остроконечную шляпу.
В первые же двенадцать часов по приезде Чудакулли разместил в буфетной свору охотничьих драконов, перестрелял из своего жуткого арбалета воронов на древней Башне Искусства, осушил дюжину бутылок красного вина и завалился в постель в два часа ночи, горланя песню с такими словами, что волшебникам постарше и позабывчивее пришлось копаться в словарях, чтобы узнать их значение.
На следующее утро он поднялся в пять и отправился охотиться на уток в приречные болота.
Потом Чудакулли вернулся, громко выражая недовольство тем, что на мили вокруг негде ловить форель. (В реке Анк рыбалка была невозможна в принципе – крючки не уходили под воду, хоть прыгай на них.)
А еще он требовал к завтраку пива.
А еще – рассказывал анекдоты.
С другой стороны, думал казначей, он хотя бы не вмешивается в управление делами Университета. Управлять Чудакулли Коричневый вообще не стремился, разве что сворой гончих. Все, что нельзя было поразить стрелой, затравить собаками или поймать на крючок, не могло рассчитывать на его внимание.
Но пиво к завтраку! Казначея прошиб пот. В первой половине дня волшебники, как правило, пребывают не в лучшем виде, и обычно за завтраком в Главном зале царили безмолвие и всеобщая расслабленность – тишину нарушали только покашливание, негромкое шарканье прислуги и время от времени чей-нибудь стон. Громкие требования печенки, кровяной колбасы и пива были здесь в новинку.
Не боялся этого ужасного человека один только Ветром Сдумс, глухой старикашка ста тридцати лет от роду. Блестяще разбираясь в древних магических письменах, Сдумс всегда нуждался в предуведомлении и долгой подготовке, чтобы совладать с очередным, новым для него обстоятельством современной жизни. Прослышав где-то и умудрившись сохранить в памяти тот факт, что новый аркканцлер – сельский житель и дитя природы, он лишь недели через две осознал происходящие перемены, а до тех пор вел с Чудакулли любезные и вежливые беседы, основываясь на том немногом, что знал о природе и ее созданиях.
Развивались эти беседы примерно так:
«Вам, верно, м-м, непривычно, м-м, спать в настоящей постели, а не под, э-э… звездами?» Или: «Эти предметы, м-м… носят названия соответственно… „ножи“ и, м-м, „вилки“». Или: «Эта… м-м, зелень, которой посыпают омлет, должно быть, петрушка, м-м, как вы полагаете?»
Но поскольку во время еды новый аркканцлер никогда никого не слушал, а Сдумс не замечал, что не получает ответа, они вполне ладили друг с другом.
Впрочем, у казначея хватало других забот.
Алхимики, например. Алхимикам доверять нельзя. Очень уж они ревностно относятся к своему делу.
Бддыщщ.
Однако это был последний взрыв. Все последующие дни текли абсолютно спокойно, не отмеченные чередой взрывов. Город вновь угомонился, что с его стороны было верхом глупости.
Только казначей упустил из виду простую вещь: отсутствие взрывов вовсе не означает, что алхимики забросили свои занятия. Наоборот, это означает, что они двинулись в
Стояла полночь. Прибой с грохотом обрушивался на прибрежный песок и фосфорически светился в ночи. Однако у древнего холма шум его звучал приглушенно, точно прибой тонул в складках бархата.
Яма в песке сильно увеличилась.
Если приложиться к ней ухом, могло показаться, что слышишь аплодисменты.
Ночь все еще была в самом разгаре. Полная луна скользила над дымами и испарениями Анк- Морпорка, немало радуясь тому, что отделена от города несколькими тысячами небесных миль.
Здание Гильдии Алхимиков было новым. Впрочем, новизна его была непреходящей. За последние два года здание четырежды разрушалось до основания и четырежды отстраивалось заново. В последний раз его решили отстроить без лекционно-демонстрационной аудитории – в надежде на то, что это благотворно отразится на его судьбе.
В ту ночь в Гильдию вошли, таясь и озираясь, несколько плотно закутанных фигур. Спустя несколько минут свет в окнах верхнего этажа сначала померк, а потом и вовсе исчез.
Хотя нет, исчез, но не вовсе.
Ибо что-то там происходило. В окне на короткий миг возникло странное мерцание. Вслед за тем раздались нестройные ликующие крики.
И послышался шум. На сей раз не взрыв, а странное механическое урчание – словно кот благодушествует на дне жестяного бака.
Оно звучало примерно так: кликакликакли-каклика… клик.
Звук длился несколько минут под несмолкаемые выражения восторга. После чего чей-то голос сказал:
– Ну вот, собственно, и все.
– Что значит «все»? – спросил на другое утро патриций Анк-Морпорка.
Стоящий перед ним человек дрожал от страха.
– Не могу знать, сиятельнейший, – ответил он. – Меня туда не впустили. Заставили ждать под дверью.
Он нервно переплел пальцы. Взгляд патриция пригвоздил его к месту. Патриций знал силу своего взгляда. Взглядом он умел заставить людей говорить дальше, когда тем казалось, что они сказали все, абсолютно все.
Только сам патриций знал, сколько у него шпионов в городе. Этот был слугой в Гильдии Алхимиков. Однажды он имел несчастье предстать перед патрицием по обвинению в предумышленной медлительности и тут же добровольно пожелал сделаться шпионом[3].
– Это все, сиятельнейший, – плачущим голосом повторил он. – Заметил только постукивание, мигание, свечение под дверью. А еще они говорили, что здешний дневной свет не годится.
– Не годится? Как это?
– Не знаю, ваша светлость. Просто сказали: не годится, мол. Надо, мол, перебраться туда, где он лучше. А потом мне велели принести поесть.
Патриций зевнул. Было что-то неимоверно скучное в дурачествах алхимиков.
– Вот, значит, как… – промолвил он.
– Только они поужинали всего за пятнадцать минут до того, – вдруг выпалил слуга.
– Наверное, то, что они делали, вызывает голод, – заметил патриций.
– Да, а кухня была уже заперта на ночь, так что мне пришлось пойти и купить лоток горячих сосисок в тесте у Себя-Режу Достабля.
– Ага… – Патриций перевел взгляд на свои бумаги. – Спасибо. Можешь идти.
– Но вот что самое странное, сиятельнейший. Им понравились его сосиски! Клянусь, что понравились!
Уже то, что алхимики имели свою Гильдию, было само по себе достойно удивления. Волшебники проявляют к взаимодействию столь же мизерную склонность, однако по природе своей они склонны к иерархии и соперничеству. Им
Однако каждый алхимик – это затворник-одиночка. Он трудится в темных комнатах или потайных подвалах только ради того, чтобы добыть вожделенный куш – Философский Камень или Эликсир Жизни. Как правило, все алхимики – это худые, красноглазые люди с бородками, которые на вид даже и не бородки вовсе, а средоточие отдельных волосков, льнущих друг к другу в поисках защиты и поддержки. Кроме того,
