Маскарад (пер. С.Увбарх под ред. А.Жикаренцева)

– А, понятно, – ответила Агнесса. – Да. Ну что же, конечно. Разумеется, сделаю что смогу.

– И это чертовски хорошо, – сразу расслабился Бадья. – Поверь, мы этого не забудем. В ближайшем же будущем подыщем тебе какую-нибудь более-менее подходящую партию. Да, а еще тебе надо будет порепетировать немножко с доктором Поддыхлом. Роль Йодины не так уж проста.

– Э-э… Думаю, я с ней довольно неплохо знакома, – неуверенно произнесла Агнесса.

– В самом деле? Откуда же?

– Я… я брала уроки.

– А вот это совсем замечательно, милочка, – восхитился господин Бадья. – Ты времени зря не теряешь. Мы под большим впечатлением. Но все равно обязательно встреться с доктором Поддыхлом…

Агнесса встала и, по-прежнему не поднимая глаз, величественно выплыла из комнаты. Поддыхл вздохнул и покачал головой.

– Бедняжка, – произнес он. – Слишком поздно родилась. Раньше в опере роль играл только голос. О, какие великие сопрано тогда были! Примадонна Виолетта Хихигли, примадонна Кларисса Кричандо… Где-то они теперь, иногда думаю.

– В деревнях коровам поют, – ухмыльнулся Зальцелла. – Надо идти в ногу со временем.

– Эта девушка способна возродить великое «Кольцо Бабалунгов»! – продолжал Поддыхл. – Вот это была опера.

– Три дня ругани между богами и двадцать минут запоминаемых мелодий? – уточнил Зальцелла. – Нет уж, благодарю покорно.

– Но только представь, она на сцене и исполняет роль Гильдабруны, главной валькирии!

– Представляю. Ничего себе картинка. Но мне кажется, этой девице куда больше подойдут партии гнома Ноббо и, допустим, верховного бога Ио.

– Славные были деньки, – Поддыхл печально покачал головой. – Тогда была настоящая опера. Помню, однажды примадонна Веритази затолкала музыканта в его собственную трубу за то, что он посмел зевнуть во время ее пения…

– Да, да, но мы-то живем в век Летучей Мыши!

С этими словами Зальцелла поднялся. Он опять посмотрел на дверь и покачал головой.

– Просто поразительно, – произнес он. – Как вы думаете, она сама-то осознает свои размеры?

На стук матушки двери уединенного заведения госпожи Лады гостеприимно распахнулись.

Перед ними стояла молодая женщина. Очень даже молодая и вполне очевидно женщина. О том, что она женщина, говорило буквально все в ее облике. Слепец – и тот бы сразу прозрел.

Вытянув шею, нянюшка посмотрела поверх напудренного плеча на плюш и позолоту внутри, потом оглянулась на бесстрастное лицо матушки Ветровоск, после чего опять воззрилась на юную даму.

– Когда вернемся, отделаю Нева под первое число, – пробормотала она. – Пошли отсюда, Эсме, здесь нам делать нечего. Я потом все объясню…

– О, матушка Ветровоск! – радостно воскликнула девушка. – А это кто?

Нянюшка удивленно уставилась на матушку. Выражение лица последней не изменилось ни на йоту.

– Это нянюшка Ягг, – в конце концов сказала нянюшка. – Да, я нянюшка Ягг. Мать Нева, – мрачно добавила она. – Вот так вот. Да. В общем, я… – Слова «респектабельная уважаемая вдова» попытались протиснуться через ее голосовые связки, но они, похоже, усохли и съежились, не выдержав подобного вранья, так что пришлось удовольствоваться: – …Мама его. Нева. Да. Мамина Нева. Тьфу, Невина мама.

– Привет, Колетта, – кивнула матушка. – Красивые сережки. А госпожа Лада дома?

– Для важных посетителей она всегда дома, – ответила Колетта. – Заходите же! О, матушка, она будет так рада снова с тобой встретиться!

Когда матушка шагнула в алый полумрак, ее встретил хор приветственных возгласов.

– Что? Ты здесь уже бывала? – спросила нянюшка, рассматривая розовую плоть и белые кружева, составляющие большую часть обстановки.

– О да. Госпожа Лада – моя старая подруга. Практически тоже ведьма.

– Но… да знаешь ли ты, что это за место, Эсме? Ты хоть понимаешь?! – воскликнула нянюшка Ягг.

Следует признать, нянюшка испытывала некое странное раздражение. Она с готовностью отдала бы матушке пальму первенства в том, что касалось вопросов магии и головологии. Однако она была твердо убеждена, что имеются очень специальные области, которые являются ее, нянюшки Ягг, территорией. И в подобных вопросах матушке не только не полагается ориентироваться – ей не полагается даже знать, где эти самые территории начинаются.

– О да, – невозмутимо ответила матушка. Терпение нянюшки лопнуло.

– Это доходный дом, вот что это такое! Место с крайне дурной репутацией!

– Отчего же? – удивилась матушка. – Совсем напротив. Насколько мне известно, о заведении госпожи Лады отзываются очень хорошо.

– Так ты знала? Но почему ты меня не предупредила?

Матушка иронически приподняла бровь.

– Тебя? Великую изобретательницу Клубничной Насадки?

– Да, но…

– Все мы живем, как живем, Гита, и каждый крутится, как умеет. Ведьмы, знаешь ли, тоже не в особом почете.

– Разумеется, но…

– Прежде чем осуждать кого-либо, побудь с часок в шкуре этого человека. – Матушка едва заметно улыбнулась.

– Нет уж, уволь. В ее шкуре недолго и заразу какую-нибудь подцепить, – скрипнула зубами нянюшка. – Но наши шкуры, конечно, тоже не идеал.

Ну вот, опять… Матушка умела повернуть спор так, что вы начинали спорить сами с собой. Это не могло не раздражать. Как правило, вы открывали самого себя с абсолютно неожиданной стороны.

– К тому же здесь очень любезное обращение и мягкие постели, – добавила матушка.

– И, наверное, теплые, – сдалась нянюшка Ягг. – А над оконцем всегда горит такой милый фонарик.

– Уф, Гита Ягг, честное слово. Мне всегда казалось, тебя ничем не проймешь.

– Пронять меня действительно невозможно, – согласилась нянюшка. – Но по натуре я очень впечатлительная женщина.

Доктор Поддыхл, управляющий хором, сурово посмотрел на Агнессу поверх очков.

– Как известно, ария, гм-м, «Прощание», – произнес он, – представляет собой, так скажем, небольшой шедевр. Нет, не из оперных вершин, и все же весьма памятная вещица.

Его глаза увлажнились.

– «Квеста маледетта, – поет Йодина, обращаясь к Пикадилло и выражая этими словами всю боль своего расставания с ним. – Квеста маледетта порта си блоккккккка, си блокка сомунке ло фаччччч-чо! …»

Он прервался. Последовала пронзительная сцена протирания очков носовым платком.

– Когда эту арию исполнила Хихигли, все зрители в зале, все до единого, обливались слезами, – пробормотал доктор. – Я некогда попал на ее выступления. Именно тогда я и решил, что посвящу жизнь… о, великие дни, славные дни.

Он положил очки и шумно высморкался.

– Итак, давай пройдемся по партитуре еще раз, – сказал он, – просто чтобы ты поняла, как должна звучать эта ария. Андре, начали.

Молодой человек, которого против его воли заставили аккомпанировать на фортепиано в репетиционном зале, кивнул Агнессе и заговорщицки подмигнул.