трясся от довольного смеха. А пока трясся и хохотал, Киш и плосколицый добежали до урасы. Она была как гора, тень на половину мира бросала. Откинув закрышку, вышел навстречу старичок. Насупленный, морщинистый, кукашка мятая. Почесал там, где обычно растет бородка, спросил беглеца:
«Ты пришел?»
«Ну, я пришел».
«Что видел?» – спросил старичок. «Ну, Келилгу видел». – «Что слышал?» – «Ну, Детей мертвецов слышал».
Пока так отвечал, Келилгу приблизился.
Нависал над беглецами, как черная базальтовая гора, не торопился, да и старичок будто не видел страшного зверя. Правда, и убегавший больше не торопился. Зверь Келилгу выкатил блестящие, как у рыбы, глаза, вскинулся на задние ноги, прикидывал, наверное, кого первым забросить в жаркую пасть.
«Кого с собой привел, Мымскалин?»
Плосколицый в последний раз вытер мокрый лоб, ответил уклончиво:
«Ну, разных привел. Ну, вместе бежали».
И недовольно потянул носом:
«Пахнет народом Аху».
Старичок засмеялся:
«Отдыхать будем».
IX
Так жил бог Кутха.
Черная ураса крыта ровдужными шкурами. Очаг дымит, везде сажа. Кукашка заштопана в пяти местах. Пока разбирались с именами, пришла Ильхум – жена Кутхи. Эта как луна круглая. Всплеснула материнскими руками, повела Мымскалина – малого сынка, кровь родную, к незамерзающему озеру, из-под земли нагретому Билюкаем.
Крикнула уходя: «Кутха, прими гостей, не пугай их».
Сердито покосилась на карман Киша: «Народом Аху пахнет. Противно пахнет. Всё равно не пугай».
Ушла. Тогда Киш обернулся.
Исполинская челюсть Келилгу поднималась над ним.
Киш вскрикнул: «Ильхум сказала, не пугать гостей!»
Кутха недовольно повел рукой, и зверь Келилгу застыл.
Одна нога поднята, чтобы шагнуть вперед, когти звонко обвисли.
Неустойчиво стоял, но не падал. И пасть открыта – как вход в другой мир.
«Хочешь посмотреть на Келилгу изнутри?» – без слов спросил Кутха.
Киш робко, так же, без слов, ответил: «Нет, не хочу».
«Может, этот твой хочет?» – взглядом указал Кутха на карман.
«Киш, скажи ему: я не хочу», – пропищал мышонок.
Киш так и сказал: «Нет, он не хочет».
«Тогда стой на месте!» – приказал Кутха зверю, и Келилгу послушно застыл, как каменное изваяние с выкаченными от удовольствия глазами. Так близко застыл, что Киш чувствовал огромную массу всей большой, вспотевшей от ожидания спиной. Подумал: вот Кутхе надоест не пугать нас, зверь на нас и обрушится.
Стало даже интересно, а как, правда, Келилгу изнутри устроен? Может, там как в Большой норе? Много ходов, укромных местечек?
Хотел спросить об этом, но Кутха сел на заиндевелый камень и Киша пригласил:
«Что видел?» – «Налима Донгу видел». – «И анальный плавник видел?» – «И такое видел».
Кутха прикрыл глаза. Вслух ничего не сказал, но видно: доволен.
«Если бы Келилгу откусил руку, я бы и тебе сделал новую».
«Нет, не надо», – поблагодарил Киш.
«Что слышал?» – «О Детях мертвецов слышал». – «Близко они? Где ходят?» – «В сторону Столба идут!»
«Заколебали!» – Кутха сердито ударил кулачком по огромному валуну, лежавшему перед урасой. Кулачок худенький, маленький, а валун враз раскрошился, иней растаял от выделившейся энергии. Киш отчетливо слышал, как бьется в кармане маленькое сердце мышонка Икики.
«Все идут к Столбу! – сердился Кутха. – Дети мертвецов идут. Народ Аху идет. Ты идешь. Все от рук отбились. Дети мертвецов хотят огонь зажечь, спалить Столб. Народ Аху снизу Столб подгрызает. Смолой смазываю, ядовитыми отварами поливаю, а мыши придумали механическую насадку для зубов, опять грызут. Рвами Столб окапываю, а Дети мертвецов мосты ставят. Вот напущу соленый океан, а Билюкай его подогреет. Узнаете! А в океан запущу жить героя Донгу».
«Он один всех не съест».
«Хотя бы надкусит», – сказал Кутха.
Подумал, покосился на карман Киша: «Вот спрошу кое-кого. Не буду имя называть, просто спрошу…»
Сердце мышонка Икики заколотилось, как бубен шамана.
«Вот народ Аху идет к Столбу. А Красный червь спит. Съест первую волну мышей и снова спит. А другие мыши заполняют ров, ставят лестницы, идут с механическими зубными насадками, смывают горячей мочой ядовитые отвары. Если подгрызут – Столб рухнет. Если Столб рухнет – рухнет мир».
Взволнованно посмотрел на Киша:
«Что тогда останется Мымскалину?»
Киш опустил глаза. Понимал – немного останется.
А Кутха глаза прищурил: «Ты, Киш, зачем идешь к Столбу?»
«Я по делу. Ты знаешь. Память ищу. Совсем потерял память».
«Знаю, знаю, – близоруко присмотрелся Кутха. – У кого голова не работает, тот всегда идет к Столбу. А у кого работает, тот своей волей не понесет живую мышь в то место, где таких массами едят».
Пожаловался: «Когда создавал мир, тонких материалов не хватало. Совести, например, хватило только на одну Ильхум. Теперь всех жалеет, от этого в мире шум. Детей мертвецов, и тех жалеет, – пожаловался Кутха, разводя руками. – Красный червь обожрется мышами, пукает, раскачивает занавесы северного сияния, Ильхум жалеет, ему полезный отвар несет. Глупых мышей кипятком шпарит, чтобы не мучились».
Без всякого перехода спросил: «Ну как? Дописал Учитель свою книгу?»
Киш удивился. Хотел спросить, откуда Кутха знает про «Книгу совести», потом вспомнил, что это же Кутха создал мир, значит, знает всё, что делали, делают и будут делать его обитатели. Всё в мире вершится по велению великого Кутхи. Даже как-то странно получается. И народ Аху, и неугомонные Дети мертвецов, они, созданные Кутхой, идут валить Столб, поставленный Кутхой?
Вздохнул: «Недописал книгу Учитель».
«Сдох, наверное?»
Кутха подумал и поправил себя:
«Ильхум сказала бы – умер. А я просто говорю – сдох».
«Нет, нет, жив Учитель».
«А книга сгорела?»
«Не совсем сгорела».
«А-а-а, –
«Вот не знаю даже, – поднял старенькие тусклые глаза на Киша. – Я когда ем олешка, непременно спрашиваю себя: вкусный или не вкусный? Чаще отвечаю себе: вкусный. А с рисовой бумагой даже не знаю, как ответить».
Посмотрел на карман, и мышонка в кармане вырвало.
«Ильхум сказала не пугать нас, – напомнил Киш. – А то у меня нет другой кукашки». «Да тебе и эта скоро не сильно понадобится». – «Почему так? Сдохну?» – «Ильхум сказала бы: умрешь». – «А почему умру, скажи, Кутха?» – «Я, Киш, бессмертных не делаю».
Мышонок в кармане шевельнулся: «Дурак, потому что».
