12.20. Пятница
Шивцов медленно вытащил из кармана сигареты, покрутил пачку в руках, но не закурил. Он пытался понять самого себя, эти размывы в памяти, сумку с оружием у ног. И Калинин...
– Ты думал о требованиях?
Калинин наклонился совсем близко.
Шивцов сидел не оборачиваясь, но краем глаза видел охранника, подозрительно возящегося за бассейном с наручниками, видел каких-то очкариков, заходящих осторожно сбоку. Сделают шаг и ждут. Футболки со спортивного вернисажа. Один, близорукий, наверное, поправляя очки, шепнул: «Нарик это... Сам видишь, нарик... Он же ничего не соображает, что попадет под руку, на то и жмет...» Погасшие, но вдруг от шепота начинающие оживать лица. Какая-то женщина задом отползла за распахнутую, как шкаф, мумию. А охранник занудно, но терпеливо, пыхтя, как муравей, все возился и возился с наручниками.
– Ксюша! – заорал Калинин.
Плевать на дуру. Витька, похоже, один. Никаких сообщников. Нельзя, чтобы все закончилось пшиком.
– Не ходите туда, – предупредил кто-то Ксюшу.
– Я боюсь! – крикнула она издали, прячась за мумию.
– Иди сюда!
– Я боюсь!
– Иди сюда, дура! – заорал Калинин уже каким-то другим, высоким, почти бабьим голосом, потому что Шивцов поднял и приткнул обрез к его спине. – Ты же видишь? Он тебя требует. Если ты не подойдешь, он начнет стрелять. И с меня начнет!
Это подействовало.
Постанывая от страха, Ксюша сделала несколько шагов к бассейну.
– Это что? Это кровь?
– Иди сюда!
Шивцов тупо смотрел на приближающуюся Ксюшу.
В висках опять темно ломило. Память играла, как волна.
Пульсирующая боль то отдалялась, то вспыхивала под черепной коробкой.
Небось, у мумий головы не болят, злобно подумал Шивцов.
Нежные очертания чуть оплывших грудей...
Что за ткань? Ничего не скрывает...
– Саша...
– Подойди сюда.
– Саша! Зачем? Я боюсь.
Шивцов оборвал перепалку:
– Чего ты боишься?
– Тебя!
– А его не боишься? – указал на Калинина.
– Его не боюсь.
– А Ведакова?
– Не боюсь! – закричала Ксюша.
– Потому и спишь с кем попало?
– Тебе-то что?
– Спал он с тобой?
Ксюша не выдержала:
– Спал!
Люди у бассейна вновь присели на корточки.
«Может, ревнивый муж? Может, не террорист? Да нет, похож на журналиста этот кудрявый... Ну и что? Может, с женой чужой, а его прихватили... Такое нынче сплошь и рядом...» По шепоткам, бегающим по залам, чувствовалось, что заложники понемногу теряют страх. Охранник, например, открыто просил булавку.
– Витя, – запаниковал Калинин. – Чего ты пристал? Спал, не спал. Какая разница? Да и не было ничего между нами.
– Ну так вставь ей прямо сейчас! – заорал Шивцов.
– Витя, у меня камера работает.
Шивцов искоса глянул на стеллаж, где на средней полочке был аккуратно пристроен калининский мобильник со встроенной видеокамерой и прямым выходом в Сеть.
– Хочешь сказать, нас видят?
– Пока нет. Пока я только делаю запись.
– Ну вот и оттрахай эту шлюху. Ты ведь этого хотел вчера? А потом пусти в эфир. Пусть все увидят. Пусть Андрюша Ведаков полюбуется на своего приятеля!
Шивцов встал и расставил ноги.
Охранник позвякивал наручниками, какая-то женщина пыталась помочь ему. Два очкарика, студенты, наверное, трусливо, но упрямо заходили сбоку. Ртутно поблескивал в бассейне кровавый раствор.
Один очкарик остановился.
Но второй машинально сделал еще шаг.
В руках у него была бутылка. Обыкновенная пластиковая бутылка.
Наверное, брал с собой минералку. День душный начинался. Но кто может знать, что там, в этой бутылке? Шивцов с расстоянии в три-четыре метра в упор расстрелял студента из пистолета. Ничего не видел, какие-то темные волны перед глазами. Только темные бегущие волны, и сквозь них вроде взлетели в воздух обрывки мышц задетой пулями мумии. Очкарика отбросило на белую стену, он сполз по ней, оставляя на белой краске кровавый след. Заложники негромко завыли.
– Возьми ее! – заорал Шивцов.
– Витя, ты же видишь, я не могу!
– Возьми меня, Саша! – в ужасе завизжала Ксюша. – Он же стреляет!
Ксюша вдруг оказалась так близко к Шивцову, что он ногой столкнул ее в открытый бассейн. Взлетели темные брызги.
– Возьми меня, Сашка! – визжала она. – Тебе же понравилось! Ты же сам вчера говорил, что тебе понравилось! – Груди под мокрой полупрозрачной кофточкой казались теперь совсем голыми. Ксюша упала в раствор, как в кровь. Барахталась, поднимаясь: – Ну, Саша! Он же убьет нас!
– Витя...
– Тогда ты, – повел стволом Шивцов.
Сопя, оглядываясь на замерших, сгрудившихся на полу у стен заложников, на Шивцова, охранник с наручниками на руке в ужасе сполз в бассейн.
Ксюша завопила.
«Давай, сучка!» – орал Шивцов.
Пуля вдребезги разнесла череп наклонившейся над бассейном мумии.
«Я сейчас, сейчас...» – стонала полуголая Ксюша. «Сейчас...» Она судорожно рвала заклинившую молнию на мокрых джинсах охранника. Кровавые руки, кровавые лица, налившиеся кровью глаза, мумии, трупные оттенки, стоны, наконец, кажется, Ксюше удалось. В клубящейся зыби, в темных разводах охранник, хрипя, прижал ее к бортику. Кто-то упал, отползая в сторону, кто-то плакал. Охранник, навалясь на Ксюшу, ничего уже не понимал. Хрипел, прижимал Ксюшу к мокрому бортику. В бурлении крови. Или раствора. Теперь уже все равно. Под изумленными мумиями. «Давай!» – орал Шивцов. Он почти ничего не видел. «Подмахни, шлюха!» И трижды выпалил в потолок, обрушивая на людей куски пыльного алебастра.
18
ЦЕМЕНКО
