Она вздохнула.
— Но нет, нет, я не знаю, где он. У него есть комната в Ватикане…
— Мы только что оттуда, там его нет. Он не упоминал при вас какое-нибудь потайное место?.. Катакомбы, к примеру?
— Ах! Опять начинаются эти истории! Да будет ли им конец?
Я придвинул табурет, чтобы она могла сесть.
— Да, что-то вроде продолжения старых историй… Розина, выслушайте меня… Мы знаем, что отец Гаэтано был убит… Пьетро Портезе… ведь это его отец, не правда ли? Известны нам и причины, по которым умерла его мать. Все это нелегко пережить… ему… и вам. Нам хочется понять… это в его интересах.
Она глубоко вздохнула и по очереди оглядела нас. Остановила взгляд на мне. И наконец решилась:
— Да, пережить это было нелегко, вы правильно сказали. Его мать… она была моей сестрой. Гаэтано не исполнилось и десяти месяцев, когда она умерла. Она еще кормила ребенка грудью! Мы так и не узнали, что произошло. Знали только, что Пьетро встречался с какими-то странными людьми. Однажды вечером кто-то принес его тело к нашему порогу. Его то ли зарезали, то ли что-то в этом роде. Джинна, сестра моя, была слаба здоровьем. Она не смогла этого вынести. И два дня спустя она… бросилась в Тибр.
Розина вновь утерла щеки платком.
— Что было делать с ребенком, спрашиваю я вас? Пришлось мне стать ему матерью. Через какое-то время ко мне пришла синьора д'Алеманио. Я не была с ней знакома, но она объяснила, что ей обо мне говорили и что она хотела бы, чтобы я работала у нее. Могла я взять с собой и Гаэтано, но при условии, что назову его своим сыном и дам ему другую фамилию. Несколько чудным показалось мне такое предложение. Она наверняка что-то знала, вы не думаете? Право… Однако служба была приличная, а хозяйка такая любезная, приветливая, особенно с малышом. Вот так я и поступила к д'Алеманио. Повзрослев, Гаэтано превратился в маленького повесу. Вечно пропадал на улице, дрался. Он не терпел, когда его просили сделать что-нибудь — помочь в уборке, например, — и не переносил поучений. Слушался только синьору. С ней он был ангелочком! Она даже научила его читать, писать и прочему… Разрешала ему брать любую книгу. «Бери, Гаэтано, читай!» И он учился с удовольствием, знания давались ему легко. Меня это совсем не удивляло, потому что его отец был очень умным! Гаэтано был очень любознательным, задавал такие вопросы и давал такие ответы!.. Настоящий философ! Одним словом, я надеялась, что обучение образумит мальчика. И подумать только! Ему уже перевалило за двадцать, а он так и остался бездельником: спал днем, напивался вечером, приходил домой под утро… Правда, какое-то время все же работал в гравировальной мастерской: хозяйка настояла. Но он и мэтр Мартин почему-то не поладили друг с другом. Однажды Гаэтано — ему тогда было около тридцати — повздорил с одним настоящим синьором, нунцием из Ватикана. И как раз перед Пантеоном. Все началось с оскорблений, с ругани, а кончилось дракой. Синьор потерял сознание. Нунций, вы только подумайте! Гаэтано арестовали. Ему грозили годы и годы каторги в каменоломнях. И тут вмешался ваш отец. Они о чем-то говорили в тюрьме, и хозяйка приходила туда… Она, верно, рассказала ему о его родителях, о том, как выучила его. А отец ваш и вправду оказался душевным человеком! Я очень плакала, когда он погиб… Во всяком случае, через месяц Гаэтано освободили. Но ему велено было немедленно покинуть Рим. Я и плакала от горя, и смеялась от счастья… В один день они спасли его для меня и сразу отняли! Гаэтано, как сейчас помню, уехал 7 апреля 1500 года, сперва в Геную, потом в Испанию. И там нанялся матросом. Уж и поплавал он, скажу я вам! По морям, о которых никто и не знал… Один раз его корабль разбился у какого-то неизвестного острова, где жили дикари. Те вполне могли убить его… Не знаю уж, как он выпутался. Так вышло, что прожил он с ними довольно долго, ходил нагишом, как они, ел обезьян, каких можно видеть в зверинце папы. Я полагаю… Она замолчала надолго.
— Он не очень-то любил рассказывать об этом, но я полагаю, он даже жил с одной из женщин того острова… Да… А впрочем, неизвестно, как другой поступил бы на его месте… Однажды туда пришел другой корабль, португальский. Гаэтано уплыл на нем, но больше никогда не плавал. Он решил, несмотря ни на что, вернуться в Рим. Что и сделал.
— Он привез сувениры из своих странствий? — поинтересовался Леонардо.
— Целый сундук! Разные ожерелья, засушенные растения, какие-то мази… И невиданное оружие тоже: трубочки, стреляющие стрелами… Он еще долго даже продолжал что-то рисовать на своей груди. Право, как дикарь!
Да Винчи сжал мою руку: мало-помалу мои предположения оправдывались!
— Когда он появился… О Боже! Прошло-то семь лет! Семь лет! Он был… почти черным! В плечах раздался… И с бородой! Встреть я его на улице, не узнала бы! Однако надо было прятать его. Я обратилась к хозяйке, и та поселила его в своем домике в порту Рипа-Гранде. Хочу сказать, что хозяйка была состоятельной женщиной. Ей принадлежат этот дом, мельница на Квиринале, амбар для хранения муки и при нем домишко… Все это досталось ей в наследство. Гаэтано жил там почти год, никуда не выходил, читал запоем, писал. Довольно быстро он понял, что о нем уже забыли. Тот нунций перебрался в другое место, бывшие товарищи тоже разбрелись кто куда. Когда ему надоело сидеть взаперти, хозяйка подыскала подходящую работенку: должность в библиотеке Ватикана. Поначалу ему пришлось трудновато, но он доказал, на что способен. Ведь он знал латынь, испанский и немного французский. Ему стали доверять.
В 1512 году его назначили помощником префекта. А вообще-то он замещал Ингирами, потому что того почти никогда не было на месте.
— И он не боялся быть узнанным? — удивился я.
— В этом квартале ему нечего было бояться. К тому же он был осторожен, особенно вначале: никогда ни с кем не спорил, избегал заговаривать первым…
— А как же мэтр д'Алеманио?
— Синьора не хотела, чтобы хозяин знал о его прошлом. И он никогда не интересовался судьбой Гаэтано, так чего ради лезть ему в душу?
— А лошади… — вмешался Леонардо, — он любил лошадей?
Старая служанка взглянула на мэтра так, будто он изрек пророчество.
— Да, так оно и было! Он пристрастился к ним, когда скитался по Испании. А раз его комната находится в Ватикане, он в любое время мог брать лошадь в папской конюшне. Думаю, он хороший наездник…
Она посмотрела на наши удовлетворенные лица и нерешительно спросила:
— Вы… вы из-за этого пришли? Он украл лошадь? Не хотелось ни лгать ей, ни разбивать ее сердце.
— Это… несколько сложнее, — слукавил я. — Он неким образом… как бы сказать… получил старые долги. Очень старые. Но верно и то, что он уехал навсегда. Чтобы утешить вас, я сказал бы… что у него не было другого выхода.
Смалодушничав, мы быстро положили конец беседе и ушли, горячо поблагодарив старую Розину. Все равно рано или поздно эта женщина узнает правду…
Группа солдат обложила дворец Капедиферро. От нечего делать они играли во дворе в кости. Их заранее предупредили о нашем прибытии, и нас без промедления пропустили в небольшую красную гостиную, где уже находились обе родственницы главного смотрителя улиц.
По их разгневанным лицам можно было судить о том, как неприятна дамам вся эта суматоха.
— Надеюсь, вы последние, господа? — раздраженно спросила мать. — Нам часами задают вопросы, на которые мы не знаем, что отвечать!
Леонардо, из учтивости откинув свой капюшон, заговорил примирительным тоном:
— Нас тоже огорчает этот беспорядок, сударыни, и мы хотели бы устранить его. Однако случилось нечто серьезное, и от ваших показаний, возможно, зависит жизнь человека.
— Даже так? — вздохнула она.
— Мы этого очень боимся, — подтвердил Леонардо. Пока завязывался разговор, я не спускал глаз с Флоры. Она восхитительно смотрелась в платье из голубой тафты, вышитом жемчужинками, однако отвечала на мои взгляды с глубочайшим безразличием. Ее холодность обескуражила меня. Несколько дней назад она открыла мне свою дверь и свое сердце; я до сих пор ощущал прикосновение ее волос к моим плечам…
— Когда вы обнаружили отсутствие мессера Капедиферро? — продолжил да Винчи.
— Вчера он не обедал. В этом нет ничего необычного, но он не появился и к ужину…
— А ночью?
— Горничная нашла его постель нетронутой.
