– А где Венька со товарищи? – вдруг вспомнил он. – Я их что-то не приметил.
Меллер насупился и запыхтел.
– Ты ведь отсутствовал… – нехотя выдавил он. – Наверное, еще не знаешь…
Рябинин остановился:
– В чем дело?
Виракова открыла было рот, но Наум ее остановил:
– Подожди, Надя, я сам. – Он повернулся к Андрею. – Видишь ли… Вениамина и весь их координационный совет арестовали… Прошлой ночью… За контрреволюцию.
– Ты в своем уме? – прошептал Рябинин. – Какая контрреволюция? Они – мальчишки!
– Уж не знаю, кто они там на самом деле, – развел руками Меллер, – вам в ГПУ виднее. Факт налицо: все руководство их «Союза» арестовано.
К ним неслышно приблизилась Виракова.
– Они выступили на рабочем митинге с резкой критикой Советской власти, – растерянно пробормотала она. – Потом был большущий скандал на заседаниях комсомольских ячеек всех заводов и фабрик – ругались до вечера.
– И? – поднял брови Андрей.
– Единодушно осудили. И губкомол, и все ячейки до единой.
– Подождите-подождите, – нервно засмеялся Рябинин. – Это недоразумение, глупость…
– Это – контрреволюция! – отрезал Меллер.
– Да о чем ты говоришь?! – вскричал Андрей. – Я был на заседаниях их «Союза», организация вовсе не опасна! Парней нужно выручать всем миром. Хлопотать в ГПУ, губкоме, прокуратуре…
– Это – контрреволюция, – замогильным голосом повторил Меллер. – Контрреволюция, с которой и ты, Андрей, и я сражались в годы гражданской.
Рябинин тряхнул его за плечо:
– Опомнись! Как так можно? Ты считал Веньку своим другом, даже учеником. Где ваши хваленые принципы товарищества и взаимовыручки? Ну ладно, эти чертовы комсомольцы – «марксисты» им всегда поперек горла были, – но ты! Ячейка «Юного коммунара» тоже осудила выходку «Союза»?
– Единогласно! – вызывающе подтвердил Меллер.
– Тем самым вы все единодушно отдали ребят на заклание, фарисеи хреновы, – в сердцах плюнул Рябинин.
– А ну-ка, Надя, погуляй неподалеку, – сквозь зубы бросил Вираковой Наум.
Надежда испуганно попятилась.
– В разговор не встревай! – скомандовал ей Меллер и строго поглядел на Андрея. – Давненько я подмечал в тебе мягкотелость, товарищ Рябинин. Любишь ты всех огульно защищать. Пойми, молодежь города осудила взгляды «Союза» не из-за страха перед ГПУ, не из опасения попасть в пособники, а осознанно. Мы искренне считаем, что призывать к противостоянию преступно. Вместо того чтобы засучить рукава и вместе строить коммунизм, они вносят разброд, смятение в умы.
– Дурак ты, – укоризненно улыбнулся Андрей.
– А ты – соглашатель! – взвизгнул Меллер.
– Именно такие идиоты в двадцать втором году добились высылки из России многих деятелей культуры и науки. С кем останетесь при подобном размахе?
– С народом, – топнул ногой Меллер.
– Решая за других, можно дойти до того, что будут решать за вас, – усмехнулся Рябинин.
Меллер ткнул пальцем в сторону Вираковой:
– Я при Надежде ответственно заявляю, что не вижу смысла продолжать наши отношения.
– Уймись, Наум, – покачал головой Андрей. – Может, ты еще сообщишь обо мне в ГПУ?
Глаза Меллера горели гневом:
– Не юродствуй. Методы и саму суть ГПУ я всегда критиковал. Однако речь не об этом. Вопрос стоит идеологический.
– Скорее – нравственный.
– И тем не менее – расхождения налицо, – Меллер решительно надвинул кепку на глаза и повернулся к Андрею спиной. – Идем, Надежда! – крикнул он Вираковой.
Рябинин тупо глядел куда-то в сторону и слышал, как испуганно причитала Надежда, уговаривая Меллера не волноваться. «Вот ведь, борцы за „святое дело» – взяли и испортили хорошее настроение, – удрученно подумал Андрей. – Так и друзей скоро не останется, ежели не будешь с ними дуть в одну дуду… Впрочем, иного и ждать не приходится. Да и зачем я набросился на беднягу Меллера? Может ли он протестовать или открыто выражать отличное от общего мнение? Разве только наедине с собой. И я сам не лучше: одним миром мазаны – советским! Чем я-то могу оправдаться? Тем, что за спиной „старые грешки»?.. После десяти лет войн люди в нашей стране научились понимать, какая хрупкая вещь жизнь и как велика цена за обычное человеческое счастье. А за него можно отдать все на свете. Или почти все».
Глава XVIII
Сразу после вечернего спектакля Решетилова заглянула в гости к Полине.
– Как же я рада! Мы не виделись почти неделю, – наливая подруге чаю, приговаривала Полина.
– Да, что-то ты пропала, – потирая замерзшие руки, ответила Наталья.
– В школе дел невпроворот, – Полина кивнула на стопки тетрадей. – И учебных, и общественных.
– Смотри, зачахнешь от усердия, – мрачно усмехнулась Решетилова. – Мне и самой, чувствуется, нужен отдых – что-то многовато в последнее время суеты. Надо бы остановиться, дух перевести.
– Трудно прошел спектакль?
– Куда уж труднее. Да и мог ли он пройти гладко? Удалось провести всего три репетиции! Сумбур один, мешанина.
Полина удивленно подняла брови:
– Как? Разве сегодня шел не «Ревизор»?
– Заменили, – махнула рукой Наталья. – Великие поэты и писатели, видишь ли, умирают друг за другом – вот весь репертуар октября и перекроили: девятого Брюсов преставился; через три дня – Анатоль Франс…
– Ах да… – вспомнила Полина.
– …В прошлую пятницу мы с тобой были в нашем театре на гражданской панихиде по Брюсову, сегодня шел спектакль «Восстание ангелов», памяти Франса. Пьеса самодельная, коллективного творчества, сырая; ее еще два года назад сняли… А что давать? Прогнали три репетиции и – вперед. На энтузиазме выползали.
– Наверное, Ната, зрителю сегодня было не так уж важно качество постановки, – важен сам факт вечера памяти по великому писателю.
– Как знать… – задумчиво протянула Решетилова. – Хотя… может, и впрямь не стоит переживать?
Она вынула из сумочки портсигар и посмотрела вопросительно.
– Кури, Наташа, родители в спальне – не почуют.
– Твои все дома? – удивилась Решетилова.
– Где ж им быть? Даже папуля рано заявился.
– Тихо что-то у вас, – пожала плечами Наталья. – Обычно Кирилла Петровича за версту слыхать.
Полина опустила глаза:
– У нас теперь частенько по вечерам тихо. Так уж… меньше стали общаться…
– А как Рябинин?
– Он пятый день в отъезде. Еще в ночь на воскресенье уехал в Ленинград. Завтра должен вернуться. Прислал две телеграммы. В целом, у него все в порядке.
– Андрей просто неуловим, – улыбнулась Решетилова. – Вот ведь служба – ни дня покоя!
– Он опять переходит на завод – хватит, послужил.
Наталья шутливо покачала головой:
– Все Черногоровы собственники. И ты – не исключение. Впрочем, я рада за Андрея. И за тебя тоже.
Полина сунула в рот ложку клубничного варенья:
