его перевернуло. Не понимаю, чему тут радоваться.
— Его не перевернуло, — давясь смехом, сказал Холмберг. — Ему хватило ума отстыковать носовую секцию. И кормовую заодно. Она впилилась ему в борт и вдребезги разнесла винты. Теперь именно он болтается посреди океана как говно в проруби. Без руля, без ветрил и без добычи.
— А на нас прёт волна крабов, бегущих от подводного извержения, — Торвальд вздохнул. — Блеск.
— Если бы цунами Шимана перевернуль, — сказал Лапидот, — я бы испыталь совсем нехристианский радость. Но если его не перевернуль, мы идём оказывать помощь, йо?
— Придётся, — Торвальд, видимо, так и не переменил кислое выражение лица. — Крабы идут фронтом и держатся ближе к берегу, так?
Бадрис кивнул.
— Значит, мы их всё равно не упустим.
— Ты стал таким примерным христианином под влиянием младшего матроса Огаи? — поддел Холмберг. — Лично я вовсе не хочу потеть ради этого урода. Он в своих водах, как он нам три часа назад любезно разъяснил. Вот пусть его тут свои и спасают.
— А ради его глайдеров, Кьелл? Ради пары прекрасных глайдеров ты бы попотел? И ради нашей добычи?
— Ради пары глайдеров, если они не утопли — попотел бы. Только кто ж нам их отдаст.
— Отдадут, — усмехнулся Торвальд. — Вот увидишь. Господин Лапидот, выжмите из машины всё, что можно. Курс — семнадцать на юго-восток.
Как ни странно, но операция спасения на водах господина Шимана, его команды и груза почти стерлось из памяти Дика после чумовой недели с крабами. Теперь он понял, почему ловля кракена и аватар считалась игрой: эти создания были совершенно беспомощны, оказавшись на суше. Кракен, конечно, беспорядочно дергал щупальцами, и мог кого-то нечаянно удавить — но он больше втягивал их под себя, а когда получил электрический удар в нервный центр — вообще утих.
Крабы — другое дело. Попадая на сушу, они вовсе не собирались сдаваться — и у каждого было восемь крепких лап и две клешни размером с ножницы для резки стали. Они стремились расползтись из ловушки во все стороны, цапая и царапая всё, что им при этом подворачивалось. И нужно было при этом изловчиться и пырнуть краба стрекалом между глаз. На палубе стояли лужи, очень скоро промокли все — и время от времени после треска разряда слышались вопли и ругань: кто-то получал эхо разряда через палубу и мокрую одежду. При этом снасть вилась под ногами, и страшно было даже подумать, каково запутаться в ней и не распутаться к тому моменту, когда ловушку снова швырнут вниз.
Дик принимал в этом участие сравнительно нечасто и недолго — только когда звучала команда «все руки на палубу!», а он при этом был относительно свободен — то есть, в цеху не стоял ни один бот. Но и он к кануну Рождества пришел в таком состоянии, что, получив на завтрак отваренную клешню, несколько секунд вспоминал, где у неё глаза и как её половчее пырнуть… Спать ему по-прежнему хотелось больше, чем есть, и проснулся он только потому, что в туалет хотелось сильней, чем спать. Ну а раз уж он проснулся к завтраку — глупо было не пойти.
— Не задерживай, — его слегка толкнули в спину сзади, и он сообразил, что стоит не над ловушкой, откуда вот-вот попрут живые крабы, а над каном, де плавают вареные крабьи ноги. Он зачерпнул себе собасты из соседнего кана и отошел, оглядываясь в поисках места.
— Котира, котира! — позвал его Гамба. — Сюда, сюда!
Дик подсел к гемам, довольно отметив про себя, что Вальне они не зовут к своему столу. Достал ложку и принялся есть, не чувствуя вкуса.
— Завтра Рождество, — сказал Пятёрка.
Дик не знал, как прокомментировать эту очевидную истину и ограничился простым:
— Угу.
— Будет ещё больше еды. Обещали даже, что будет мясо.
Дик кивнул с полным ртом. По правде говоря, его не волновали сейчас ни количество, ни качество. Ему было больно глотать.
— Привет, — над столом вырос Крейнер. — Боже правый! Вы только посмотрите на него!
Дик поднял глаза.
— А что такое? — хотел он сказать, но изо рта вышло только сипение.
— У нас завтра спектакль, — убито сказал Крейнер. — Ты нас без ножа зарезал. Себастьян хренов. Полюбуйся на себя.
Дик не мог полюбоваться на себя, но посмотрел на Черпака. Голос пропал, это да — но ведь можно принять лекарство и выпить горячего чаю…
— У хито-сама вот тут… — Черпак показал на свой лоб над левой бровью. — И вот тут, — на щеку под правым глазом. — И на подбородке немножко.
Дик потрогал в указанных местах — и обнаружил довольно болезненные вздутия. Как будто его в эти места ударили вчера. Но ведь не бил никто.
Ещё одно такое место было на затылке под волосами — Черпак не мог его видеть, но при резком движении шеей оно дало о себе знать.
— Майн Готт, — простонал Крейнер. — Всё, спектаклю конец…
Поле ограбления, цунами и крабов Дик просто забыл об этой затее. А остальные, для кого ограбления, цунами и особенно крабы являлись ежегодной рутиной, а вот постановка Шекспира — как раз нет, прекрасно всё помнили.
— Сколько дней ты не менял одежду и бельё? — прошипел Крейнер.
— Н-ну… — Дику передали горячий чай, и ответ он сумел уже не просипеть, а пробулькать. — Как нас ограбили…
— И ни разу за это время не облучался?
— Я был занят! — Дик вскочил, сжимая полупустую миску.
— Все были заняты, — оскалился Крейнер. — И все находили несколько минут в сутки прогреть хотя бы лицо и руки! Как-ты-думаешь, — речь Крейнера стала тихой, раздельной и медленной, — зачем нужно правило каждый день хотя бы по разу прогреваться?
— Откуда я знаю! — Дик стукнул миской о столешницу и так же раздельно сказал. — Мне-никто-ничего- не-объяснил!
— Что случилось? — Через всю столовую к ним шагал Стейн. — Матрос Огаи, второй помощник Крейнер, что за… — дальше прозвучало какое-то свейское слово.
— Посмотри на этого… — Крейнер тоже употребил свейское слово. — Он не облучался четверо суток. Результаты на лице.
— Да что со мной такое, кто мне объяснит! — заорал Дик.
— Фурункулез у тебя, — закатил глаза Стейн. — В медотсек. Может быть, что-то удастся спасти.
Настоящего врача в экипаже «Фаэтона» не было, но господин Бадрис, как оказалось, исполнял и обязанности медтеха.
— На Картаго раньше не было микроорганизмов, — пояснял он, пока раздетый Дик лежал в боксе, прикрыв от ультрафиолетового излучения только глаза. — Мы всё привезли с собой. И кое-что из нашей собственной микрофлоры и, гм, микрофауны в отсутствие конкуренции расплодилось до безобразия и вдобавок мутировало. В частности, микробы, которые вызывают воспаление сальных желез. Было время, — эколог усмехнулся, — когда от этого страдали трое из четырех твоих ровесников. Давно, на Старой Земле. Потом научились по-человечески регулировать гормональный баланс и сопротивляемость повысилась… А тут пришло, откуда не ждали. Причем наше, собственное. Если ты просто вымокнешь — ещё ничего… А вот если несколько дней подряд ходишь мокрый — и при этом не облучаешься… И если у тебя разболтан иммунитет…
— Ну, что у нас тут? — в медотсек вошел Торвальд.
— Неважно, — ответил Бадрис. — Начинающийся ларингит и отит мы остановили. Очаги кожной инфекции в других местах погасили. Но вот то, что уже успело, так сказать, расцвести… Даже если продезинфицировать поры, воспаление так просто не убрать.
— Извините, сэр, — Дик чувствовал себя очень виноватым.
