неумолчный скрежет.
— Не спится? — спросила верхняя палуба. Дик поднял голову — в слабых отсветах прожектора высилась фигура Торвальда. — Поднимайся сюда.
Дик вздохнул. Соглашаться не хотелось, отказываться было грубо.
Ему, хоть тресни, не нравился этот высокий красивый мужчина. Это чувство усугублялось глубоким стыдом, потому что Торвальду юноша был обязан жизнью. Конечно, не ему одному — но именно мастера Нордстрема Дик предпочел бы не иметь в заимодавцах.
Он вполне осознавал причину этой неприязни — но не мог найти в себе извинений для нее. Торвальд был приличным мужиком по вавилонским меркам, и, пожалуй, по меркам плена — тоже. Конечно, прежде Дик руки бы не подал тому, кто бросил жену на середине долгого и трудного пути — но прежде и он сам не был убийцей. В его нынешнем положении стоило держаться более мягких стандартов — и с точки зрения этих стандартов мало что можно было предъявить Торвальду. Конечно, с Хельгой он поступил вероломно, но, по крайней мере, он не бросал ее беспомощной. Сначала помог ей встать на ноги и сделал ее капитаном навеги — как он думал, этого было вполне достаточно. У Дика на этот счет было свое мнение: что Бог сочетал, то человеку разлучать негоже. Но юноша сильно сомневался, что Хельгу и Тора сочетал именно Бог. Насколько он знал Бога — Ему такая глупость в голову не могла прийти. Нет, эти отношения от начала и до печального конца были делом людей: тюремщиков, навязавших пленникам прозябание, и узников, отчаянно пытавшихся вырваться хотя бы из пут уныния.
Хельга на мостике навеги чувствовала себя как дома — потому что на нем и выросла. В войну она стала капитан-лейтенантом и командиром «Мьёлльнира» — да, того самого знаменитого «Мьёлльнира», добывавшего у черта из пасти бесценные разведданные. Торвальд же был потомственным торговцем, водил флотилию отца, а в войну сразу купил лейтенантский патент и дослужился до начштаба флота в звании контр-адмирала. В нем за парсек чувствовался штабной офицер.
Хельга видела, как гниют с тоски люди, как гибнут бесхозные навеги — и ей это было что расклиненная универсалка в боку. А Торвальд умел найти подход к коменданту космопорта и к хозяевам простаивающих кораблей-заводов, убедил их подключить к промыслу имперских пленных. Они делали одно дело — и это дело неуклонно сближало их. Неудивительно, что однажды они заснули в одной постели.
Дик понимал, как это у них вышло: кругом чужой холодный мир, на плечи давит ответственность и ни единой родной души вокруг… И все равно — не надо было, нельзя было этого делать. Если бы кто-то нарочно задался целью подобрать более неподходящую пару — у него вряд ли получилось бы.
Хельга, плоть от плоти Парцефаля, была упряма, властна, резковата на язык и очень быстра на действие: несомненные достоинства для капитана навеги или корабля-разведчика, но очень сомнительные добродетели в глазах лоэнгринского интеллектуала.
И вот как-то раз Торвальд встретил госпожу Элайну ван дер Пул, племянницу коменданта. Какая-то странная там вышла история — ныне покойный брат коменданта то ли женился на содержательнице борделя, то ли взял в наложницы — Дик так и не научился разбираться, где у вавилонцев заканчивается блуд и начинается брак. От этого союза на свет появилась госпожа Элайна, и семья ее признала — опять- таки с какими-то вавилонскими выкрутасами, без права на наследство или что-то в этом духе. Дик постеснялся расспрашивать пленных подробнее. Да не очень-то ему и хотелось подробностей: вавилонское отношение к таким делам вызывало у него оскомину. На словах-то вавилонцы смеялись над святостью брака, а на деле — уже второй раз Дик натыкался на случай, когда бастарда шпыняли хуже, чем в Империи. Первый он знал только по старинным сводкам новостей да оговоркам в биографии своего покойного тестя, но ему и того хватило. Вторым была госпожа Элайна. Как он понял из чужих разговоров, из-за происхождения она не могла рассчитывать на нормальный брак. Только на роль второй жены или наложницы — что делало ее стоимость на «рынке невест» почти нулевой, а ее — бесполезным членом клана. Конечно, она могла унаследовать дело матери — но, судя по всему, работа бордельмаман ее не прельщала. Госпожа Элайна всегда укладывала волосы так, чтобы на виду были две белые пряди — знак происхождения от благородного отца. Госпожа Элайна вела себя так, что леди Констанс по сравнению с ней казалась чуть ли не «своим парнем». Не говоря уже о Рокс. И Торвальд госпожу Элайну любил. А она — его. И к счастью для них обоих глава клана, нашел Торвальда подходящим кандидатом на получение гражданства и вступление в клан через брак. Конечно, ни один вавилонянин на такой брак не согласился бы, но для имперского пленного это было как в огненной колеснице на небо. И для госпожи Элайны тоже подарок — настоящий брак, да еще и по любви, пусть даже с ассоциированным членом клана и гражданином без-году-неделя.
Им повезло. Хельге — нет. Бедная Хельга.
По ее словам Дик составил о Торе предварительное мнение как о мерзавце и выжиге. Когда его выволокли из якорного клюза и он увидел, что ошибся навегой, первой мыслью было — ну, всё. Этот сейчас продаст и не поморщится. Теперь за эту мысль было жгуче совестно. Торвальд не только не продал — он мгновенно придумал, как спрятать его от неизбежного обыска, вызвал из дому жену в портшезе и вытащил Дика из порта буквально под юбками леди Элайны. Сам юноша этого не помнил — у него уже начиналась лихорадка и все тело ломило; чтобы он не выдал себя кашлем или хрипом, в него залили две дозы эффригона, отчего он тяжко и муторно заснул. Очнулся уже в доме Торвальда, в гардеробной на матрасе. Госпожа Элайна лично ухаживала за ним. Полиция прошерстила порт и город — но ни под сиденьем портшеза комендантской двоюродной племянницы, ни в ее доме шарить не посмела.
Дик, полный благодарности, попытался завязать дружбу с этой красивой и хрупкой на вид женщиной — но первые два раза был вознагражден только ледяным молчанием, а на третий раз получил жесткую отповедь.
— Молодой человек, — сверкая аккуратно подведенными глазами, сказала госпожа Элайна. — Мне не хотелось бы, чтобы между нами возникло недоразумение. Я помогаю вам потому, что доверяю своему мужу и своему дяде, а они по каким-то причинам пожелали сохранить вам жизнь. Вы, по злобе и невежеству, убили женщину, которую я почитала. Вы сеете смуту среди гемов, а она может кончиться только горем. Вы это знаете, должны знать — и все же делаете. Не понимаю, как вы можете — да и не желаю понимать.
Дик сумел выговорить только:
— Извините, что вам пришлось так страдать из-за меня. В следующий раз просто суньте все это под дверь, а я перевяжусь сам, да и поем без вашей помощи…
Конец этой фразы: «…а то неловко выходит — вам же дамой притворяться нужно» — он тоже проглотил, как слишком горячий кусок. Эти слова поползли по бронхам обратно в легкие и тут же пошли мокротой. Он отвернулся, кашляя в салфетку — а госпожа Элайна тем временем закрыла гардеробную, не преминув бросить напоследок:
— Пользуйтесь спреем и шумите поменьше.
Через несколько минут Дик сам удивленно спрашивал себя — отчего это он распереживался. А ведь распереживался. Словно кипятку в горло плеснули. Ну да, неприятно в чьих-то глазах быть злобным невеждой. Даже если этот «кто-то» — вавилонская кукла. Но ведь он уже сталкивался с таким отношением. У тех же «бессмертных», например. Может, дело в том, что «бессмертным» он ничем не был обязан, кроме мести?
В конце-то концов, решил он, эту женщину стоило бы пожалеть. Торвальд ее, скорее всего, ни о чем не спросил, когда вызвал на навегу в портшезе. И вот она, сама не зная почему, вынуждена укрывать мятежника. Нет смысла задавать вопросы: она не только паршиво о нем думает, но и вряд ли что-то знает. Говорить нужно с самим мастером Нордстремом.
Дик выбрался из гардеробной в туалет и обнаружил, что, во-первых, законтрактировали все мышцы, а во-вторых, простужены почки. Последнее открытие оказалось настолько… неприятным, что отливать пришлось, закусив полотенце.
Ванная комната находилась ровно напротив гардеробной, по другую сторону большой спальни. А посередине спальни стояла просторная, почти как у госпожи Кордо, кровать. Дик понял, что своим присутствием не только подвергает госпожу Элайну опасности, но и лишает ее того, чего ей и так ввиду скорого отбытия «Фаэтона», перепадет немного. Нет, ей определённо было на что злиться. И хотя ее слова были чертовски несправедливы — этого следовало ожидать; большинство вавилонян, как уже знал Дик, справедливость понимало по-своему. Просто Дик в последнее время встретил слишком много хороших людей и разбаловался. Или привык, что нравится женщинам? Эта мысль была очень неожиданной. Да, если
