всего.
Том быстро вернулся назад.
— Пять центов! — крикнул он. — Я заработал пять центов. Двадцать таких ящиков — и доллар!
Они работали без передышки. Вскоре их разыскали Руфь и Уинфилд.
— Вы тоже будете работать, — сказал им отец. — Перекладывайте персики в ящик. Только не торопитесь — по одному.
Дети присели на корточки и стали вынимать персики из ведра, и вскоре около них выстроилось еще несколько ведер. Том носил полные ящики на пункт.
— Седьмой, — говорил он. — Восьмой. Сорок центов заработали. За сорок центов можно купить хорошего мяса.
Время шло. Руфь хотела было улизнуть.
— Я устала, — жалобно протянула она. — Я пойду отдохну.
— Никуда ты не пойдешь, оставайся здесь, — сказал отец.
Дядя Джон работал медленно. Том успевал набрать два ведра, пока он набирал одно. Быстрее у него не выходило.
В двенадцать часов пришла мать.
— Я бы раньше поспела, да Розе стало дурно, — сказала она. — Так и упала замертво.
— Вы, наверно, наелись этих персиков, — обратилась мать к Руфи и Уинфилду. — Смотрите, понос будет.
Полное тело матери двигалось легко. Она почти сразу отказалась от ведра и собирала персики в фартук. К заходу солнца у них было сдано двадцать ящиков.
Том опустил на землю двадцатый.
— Доллар, — сказал он. — До какого часа работают?
— До темноты, пока видно.
— А сейчас в лавке отпустят в долг? Мать хочет купить чего-нибудь.
— Что ж, пожалуйста. Выдам вам записку на доллар. — Приемщик написал что-то на клочке бумажки и протянул его Тому.
Том отнес записку матери.
— Получай. Можешь набрать в лавке на доллар.
Мать опустила ведро и расправила плечи.
— Чувствительно в первый раз, правда?
— Еще бы. Ничего, скоро привыкнем. Ну, беги купи чего-нибудь поесть.
Мать спросила:
— А чего тебе хочется?
— Мяса, — ответил Том. — Мяса, хлеба и кофе с сахаром. А главное, мяса побольше.
Руфь заныла:
— Мы устали, ма.
— Тогда пойдемте со мной.
— Они только начали и уж устали, — сказал отец. — Сладу с ними нет. Надо их приструнить как следует, а то совсем от рук отобьются.
— Вот устроимся где-нибудь на постоянное житье, будут ходить в школу, — сказала мать. Она пошла в лавку, и Руфь с Уинфилдом несмело побрели следом за ней.
— Мы каждый день будем работать? — спросил Уинфилд.
Мать остановилась, поджидая их. Она взяла Уинфилда за руку и повела его за собой.
— Работа нетрудная, — сказала она. — Вам это полезно. И нам помощь. Если все будем работать, тогда скоро подыщем себе хороший домик. Надо, чтобы все работали.
— Я устал.
— Знаю, я тоже устала. Всем трудно. А ты подумай о чем-нибудь другом. Думай о том, как будешь ходить в школу.
— Я не хочу в школу, ма. И Руфь тоже не хочет. Мы видели, какие здесь ребята учатся. Противные. Дразнят нас — Оки! Мы их видели. Я не хочу в школу.
Мать с жалостью посмотрела на его белобрысую голову.
— Ты хоть сейчас-то не капризничай, — взмолилась она. — Вот устроимся, тогда пожалуйста. А сейчас не надо. Сейчас нам и без того трудно.
— Я шесть персиков съела, — сказала Руфь.
— Ну, будет понос. А уборной поблизости здесь нет.
Лавка, принадлежащая компании, помещалась в сарае из рифленого железа. Витрины у нее не было. Мать открыла затянутую сеткой дверь и вошла внутрь. За прилавком стоял низкорослый человек. Он был совершенно лысый, и его голый череп отливал синевой. Широкие темные брови таким резким углом взлетели над его глазами, что лицо казалось удивленным и даже испуганным. Нос у него был длинный, тонкий и крючковатый, точно клюв; из ноздрей торчали рыжеватые волосы. Черные сатиновые нарукавники прикрывали рукава его синей рубашки. Когда мать вошла, он стоял, облокотившись на прилавок.
— Добрый день, — сказала мать.
Он с интересом оглядел ее. Брови взлетели еще выше.
— Здравствуйте.
— У меня талон на доллар.
— Что ж, забирайте товару на свой доллар, — сказал продавец и визгливо хихикнул. — Да-с. На весь доллар. На один доллар. — Он повел рукой, показывая на полки. — Что угодно есть, — и подтянул нарукавники.
— Я думаю мяса взять.
— Все сорта держим. Фарш. Хотите фарша? Двадцать центов фунт.
— Что-то очень дорого. По-моему, я последний раз брала по пятнадцати.
— Да, дорого. — Продавец хихикнул. — А в то же время не так уж дорого. Поезжайте-ка за фаршем в город, на это уйдет почти галлон бензина. Выходит, что и не дорого, потому что бензина у вас нет.
Мать строго проговорила:
— А разве вы тоже потратили галлон бензина, чтобы привезти это мясо сюда?
Продавец восторженно захохотал.
— Так рассуждать — все шиворот-навыворот получится, — сказал он. — Мы мясо не покупаем, мы его продаем. А если б покупали, тогда дело другое.
Мать поднесла два пальца к губам и сосредоточенно нахмурила брови.
— Тут одно сало да жилы.
— Я за него не ручаюсь, может, оно и не сварится. И за то, что сам стал бы его есть, тоже не ручаюсь. Да мало ли чего я не стал бы делать.
Мать бросила на него свирепый взгляд. Она старалась сладить со своим голосом:
— А подешевле есть что-нибудь?
— Бульонные кости, — ответил он. — Десять центов фунт.
— Да ведь это одни кости?
— Одни кости, — подтвердил он. — Вкусный суп будет. Из одних костей.
— А суповое мясо?
— Есть и суповое. Пожалуйста. Двадцать пять центов.
— Может, без мяса обойтись? — сказала мать. — Да им хочется. Просили мяса купить.
— Мяса всем хочется, мясо всем нужно. Возьмите фарш. Сало вытопите, пойдет на подливку. Ничего не пропадет. Костей выкидывать не придется.
— А почем… почем боковина?
— Вон куда вы махнули! Это едят только на рождество. Или в день всех святых. Тридцать пять центов фунт. Будь у меня индейка, я бы вам индейку дешевле уступил.
Мать вздохнула.
— Давайте два фунта фарша.
— Слушаю, мэм. — Он соскреб бледное мясо на вощеную бумагу. — Что еще?
