– Соединиться можно только с включенным.
Я послушал, махнул рукой.
– Если не слишком напряжет, то в самом деле смотайся ко мне домой. Сигнализация отключается так… Вот ключ. Возьми мою машину, она в гараже, скучает, бедненькая.
– Да у меня своя есть, не хуже вашей, тоже опель-астра. Не купе, но спутать можно.
– Да поезжай лучше на служебной, все-таки по делу едешь. И охрана не помешает.
Белович торопливо развернулся и побежал.
Я крикнул ему вслед:
– Не забудь снова поставить на сигнализацию, у тебя всего три минуты, охрана может приехать. Оштрафуют!
Когда Белович ушел, Лукошин спросил с недоверием:
– А он там не нашкодит?
– В смысле?
– Ну, в компах у всех секреты всякие…
– Там запаролено, – успокоил я. – Ему нужно нажать одну-единственную кнопку и поставить квартиру на сигнализацию, после чего введу пароль, войду в файловую систему, перекину сюда нужный документ, а затем дам команду на выключение. Все просто!
– Ничего себе просто, – пробормотал он. – Нет, не стану я осваивать эту дьявольскую штуку. Бог ничего не говорил про Интернет. А мне, как истинному православному, с компьютером знаться грешно.
Он говорил серьезно, я так и не понял: всерьез или решил подурачиться, день все-таки сумасшедший.
Лысенко подошел с самым деловым видом, авторучка в одной руке, блокнот в другой, а за ухом карандаш, как у столяра.
– Борис Борисович, – спросил почему-то опасливо, – для удачной кампании нужен удачный слоган. Мы с командой начнем подбирать?
Я отмахнулся.
– Наподбираете, стыдно людям в глаза смотреть будет.
– Но без слогана никак!
– Тогда вот вам: «Я не дам вам рыбу, но дам удочки!» Умный поймет, а дуракам растолкуют.
Он подумал, наморщил лоб, пробормотал:
– Ну, я-то понял… но никому растолковывать не буду, на фиг мне дураки?
– Голос дурака тоже важен, – объявил Лукошин. – Нельзя их всех отдавать демократам. Нас же тогда числом задавят!
Лысенко предложил:
– Тогда разделимся, кому вести пропаганду по дуракам, а кому по… ладно, за эту часть берусь я.
– По придуркам? – переспросил Лукошин ехидно. – Или полудуркам?
– Грубый вы, Глеб Васильевич, – укорил Лысенко. – А еще тилигент! Наверное, почвенник?
– А что, вы против почвенников?
– А вы еврей?
– Почему?
– А вопросом на вопрос!
Засмеялись, пошли в коридор курить, Лукошин на ходу оглянулся, сказал отечески:
– Борис Борисович, политик думает о следующих выборах, государственный деятель – о следующем поколении. Вы вполне соответствуете роли государственного мужа, так что вам курить нельзя, имидж испортите, поработайте пока и за тех парней, что в коридоре стреляют сигареты.
– В смысле, строить лагеря? – спросил Лысенко. – Или сразу начнем с расстрелов?
– Если с расстрелов сразу, то чем закончим?
– Демократией, ессно…
Час пролетел, как минута, я вошел в Инет, попробовал связаться с домашним компом, глухо, перезвонил по мобильному Беловичу, бодрый женский голос ответил сперва по-английски, что достичь абонента пока не в состоянии, а уже потом повторил по-русски. По-русски, понятно, коряво и с меньшим уважением, хотя и текст обоих вариантов писал наверняка русский, и начитывала на диск русская.
Я ушел с головой в работу, затем зашел Власов и спросил насчет тезисов, я с недоумением посмотрел на часы.
– Ого! Вот-вот появится Белович, привезет… Но что-то запаздывает.
Власов скривился.
– Если не остановят на дороге. Он гоняет, будто в экстремалы рвется… Ему бы гонщиком или этим, как
