Юрий Никитин
Завтра будет новый день...
Они прыгнули в вагон на последней секунде. Сразу же зашипело, пневматические створки дверей с глухим стуком упруго ударились друг о друга, толпа в тамбуре качнулась, и электричка пошла, резво набирая скорость.
Тержовский сразу же стал проталкиваться в салон, и Алексеев, что так бы и остался покорно глотать дым из чужих ноздрей, послушно двинулся за энергичным другом.
— Сколько лет НТР? — продолжал Тержовский во весь голос спор, прерванный бегом по перрону, и совершенно не обращая внимания на окружающих. — Мы этот растехнический путь выбрали ну буквально только что! Если верить БСЭ, а тут врать вроде ей резону нет, то НТР началась лишь с середины нашего века! Нашего!.. Здесь свободно? Ничего, потеснимся. Садись, Саша.
Он плюхнулся на скамейку, Алексеев стесненно примостился на краешке — места почти не осталось. Напротив сидела, наклонившись вперед, очень древняя старуха, худая, иссохшая, с запавшими щеками и глазами, которые ввалились так глубоко, что Алексееву стало не по себе. Впрочем, глаза из темной глубины блестели живым огнем.
— Наукой и техникой начали заниматься раньше, — заметил Алексеев осторожно.
Он чувствовал большое неудобство. Все-таки захватили чужие места, желудок уже сжимается в предчувствии неприятностей.
— Верно, но не намного раньше, — отпарировал Тержовский бодро, — зато все предыдущие тысячелетия, а их уйма, во всю мощь разрабатывали магию, колдовство, алхимию… Что еще? Да, астрологию!
Алексеев отвел взгляд от лица старухи, сказал неохотно, тяготясь необходимостью поддерживать разговор на эту тему в переполненной электричке, где каждый смотрит и слушает:
— А что толку? Пустой номер.
— Не пустой номер, — возразил Тержовский. — А тупик.
— Какая разница?
— Огромная. Результаты могут быть. Даже весомые результаты! А повести… скажем, не туда. В тупик.
Он рассуждал со вкусом, по-барски развалившись на захваченном сидении, потеснив смирного мужичка, что прикорнул у окна, обхватив широкими как весла ладонями туго набитую сумку.
Алексеев морщился. Опять показная фронда к официальной науке, рассуждения о телепатии, ясновидении, априорных знаниях и прочей чепухе для людей образованных, но недостаточно умных!
— Давай лучше про твою дачу, — сказал он нервно. — Вдали от города, лес, река, лягушки… Вечное, неизменное, устойчивое. Это не город, где каждый день новые люди, новые проблемы… Ненавижу!
— Боишься, — сказал Тержовский и хохотнул.
— Ненавижу и боюсь, — признался Алексеев неожиданно. — Сумасшедшая, ежесекундно сменяющаяся жизнь! Надо остановиться, перевести дух, но только бег, бег, сумасшедший бег по сумасшедшей жизни. А что впереди?
Тержовский возразил лениво:
— Потому и живем. Остальные цивилизации и народы, что возжелали остановиться и отдохнуть, с лица истории сгинули.
Алексеев видел, что старуха к разговору прислушивается. По виду ей лет семьдесят. Правда, любые долгожители, сколько бы не прожили — сто или сто пятьдесят выглядят на эти магические семьдесят…
Старуха перевела взгляд с Тержовского на Алексеева и обратно, вдруг сказал бледным голосом:
— Простите меня, старую, что мешаюсь, но вы не главврач той больницы, что на Журавлевке?
— А зачем это вам, — буркнул Тержовский. Он повернулся к Алексееву. — Потому и развеялись как дым все пути-тропки, когда наша НТР браво рванулась вперед как паровоз, железной грудью отметая сомнения в правильности своего пути…
Старуха взмолилась, наклонилась вперед:
— Батюшка, я тебя сразу узнала! У меня внучка с этим энцефалитом мучается, исхудала страсть, а голова болит — криком кричит!
— В больницу надо, бабуля, — сказал Тержовский безучастно.
Старуха безнадежно махнула рукой. Она у нее была как крыло летучей мыши, такая же худая и темная.
— Обращалась, но там трудно… Мест нет, лекарств не хватает, бумаги для рентгена, я старая, не пойму. Сказали, я и пошла…
Тержовский слушал нетерпеливо, кривился, ждал паузы, но старуха заторопилась, положила ему руку на колено, иссохшую, жилистую, с ревматически вздутыми суставами:
— Батюшка, сделай милость! А я тебе взаправдашнее колдовство покажу, вы ими интересовались. Приятеля твоего от душевной болести вылечу.
— Что? — изумился Тержовский.
— Как бог свят, — перекрестилась старуха, — не обману.
Алексеев взглянул на остолбеневшего Тержовского. Напористый друг едва ли не впервые в жизни спасовал, и Алексеев как мог пришел на помощь:
