у неё не копьё, а фаллический хуй, а на голове она несёт не тазик, как полагается Рыцарю пространного образа, а Пирамидальную нахлобучку.
— С рыцарями, по-моему, одна проблема — латы эти дурацкие, — не к месту вмешался юнга, что залил глаза наравне со всеми. — Грохочут, как пустое ведро.
Всадница без Головы молчала и тупо глядела перед собой. Она не вязала лыка.
— Чего зря рассуждать, — подытожил пьяный в зюзю Кондратий и хватил водочного рома, настоянного на бифитерах.
Фигура приблизилась окончательно и бесповоротно. Оказалось, что это странный корабль с гигантской статуей на борту. Вокруг статуи хлопали надутые паруса, а сама она была изрядно обгажена альбатросами.
В ногах у статуи, по всему периметру палубы стояли ульи, курились смирна и ладан, а с курильней в руках бегал наш приятель Пасечник.
— Вот она, весточка с родины, — удовлетворённо крякнул уже окосевший капитан.
И мы окончательно чокнулись ромом и джином.
Пасечник перелез на наш отважный корабль, и пошёл к нам, бережно переступая через судьбы бесчувственных матросов.
Он напоил нас аспириновой водой, дал похрустеть солёными огурчиками, и мочёной капустой и налил нам утреннего пива.
Говорить нам с ним было не о чем, и мы обменялись несколькими необременительными жестами, а похмельные матросы перетаскали в трюм подаренные Пасечником бочки с мёдом.
Скорбно вздохнув, Пасечник полез обратно к себе — по кантам и вантам.
Вскоре, гигантская фигура, раскачиваясь, исчезла на горизонте.
— Капитан, — мутно посмотрел вокруг себя Кондратий Рылеев, — с кем это вы разговаривали?
— Я не разговаривал.
— Это Наливайко говорил, — подал свой слабый голос я.
Но Наливайко давно спал, и обсудить привет с Родины нам не удалось. Только медовые бочки напоминали нам о реальности Пасечника и о том, что всё произошедшее не было видением. Впрочем, они долго ещё внушали суеверный ужас впечатлительным матросам, пока из их содержимого не получилась вполне сносная медовуха.
Однако мистическое появление Морской Фигуры взбодрило нас. Служба была снова очищена, встряхнута и поставлена. Матросы забегали, канаты натянулись, форштевень изогнулся, а Наливайко похмелился. Носоглоточный Храповицкий почистил зенитную пушку бутылочным ёршиком и пальнул из неё для острастки.
Тем же месяцем извилины нашего пути привели кофейный клипер «Алко» к неизвестному острову.
Шлюпка со скрежетом уткнулась в песок, и мы ступили на землю, от твёрдости которой давно отвыкли. На всякий случай набычившись и навострив лыжи, мы двинулись в глубину острова.
Продравшись через мужественные заросли брусники, мы очутились на огромной поляне.
— Ясно, — сказал Наливайко. — Это остров принадлежит Мастеру Золотые Ручки.
Ровно посередине острова высилась статуя Мастера Золотые Ручки. Сначала я принял её за статую Будды, но потом понял, что ошибся. У Мастера была довольно угрюмая рожа, а так же в отличие от цельнозолотых статуй, у истукана были золотыми только руки — и то до предплечий. Впрочем, как и Будда, он порос лианами, похожими на водоросли.
И правда, в отдалении раздавался шум непрекращающейся работы. Стучал кузнечный молоток, повизгивала пила, слышилось пыхтение и гулко капал пот.
У конца тропинки стояла кузня. Отбычившись и затупив лыжи, мы приблизились к ней.
Из дверей вышел хмурый народный умелец. От него разило перегаром, а из кузни тянуло кислым и влажным.
Он церемонно пожал нам руки.
Довольно болезненным и тяжёлым было пожатье его золотой десницы, но приходилось терпеть.
Выяснилось, что Мастер Золотые ручки всю жизнь хотел пожать какие-нибудь лавры, но лавры, увы, не росли на его острове. Приходилось искать замены. Многие годы он жал жмыхи и соки. Теперь мы внесли в жизнь Мастера Золотые Ручки разнообразие.
— Какая лёгкая у вас рука, — отдуваясь, заметил наш капитан и спрятал босую ногу за обутую. Из вежливости.
— Двадцать девять килограмм. Да-с. — Мастера это наблюдение капитана несколько раздосадовало. — Хотите ещё?
— Нет-нет, не сейчас.
Чтобы сгладить неловкость, я заявил, что у нас есть лавры.
И точно, у нас был один нетронутый мешок лаврового листа, а если присовокупить к нему тот лавр, что мы с утра положили в суп, то и два мешка могло оказаться к услугам Мастера.
Тот несказанно оживился.
Матросы живо сгоняли на «Алко» за лавром. Мы посадили мешок в ямку и полили его медовухой.
Ожидая результатов, Мастер Золотые ручки провёл для нас экскурсию по острову. Поехали на блохе. Она была огромная, похожая на двуногих роботов из фильмов Лукаса. Подковы её стёрлись, и блоха поминутно старалась свалиться под откос и сбросить седоков.
Остров был непрям, извилист и негромок. Повсюду валялись странные никчемные механизмы, бессмысленные приборы и стояли ненужные сооружения.
Мастер рассказывал нам о гигантском Стреляном Воробье, что повадился склёвывать у него безнадзорные шестерни и болты. Болтаясь на качающейся блохе, мы втягивали головы в плечи, а руки в обшлага, не пытаясь даже и представить себе этого монстра.
Совершив круг почёта, мы вернулись к кузне.
Внутри, на верстаках и стапелях, была разложена тонкая работа, сделанная наполовину, но — сделанная без сучка и задоринки. И правда, выглядела она несколько уныло.
Мастер Золотые Ручки начал, чтобы похвастаться перед нами сноровкой, что-то подкручивать и подверчивать, подсасывать и подсюсюкивать. Потом он принялся лить пули.
— Стреляный Воробей, — бормотал Мастер Золотые ручки, — он такой… Его на мякине не проведёшь. Вы проводили кого-нибудь на мякине?
Мы с горечью признались, что не только провожать, но и
