Капитан, рассматривая свой собственный пуп. Его пуп был обыкновенный — нормально вогнутый, и в него вмещалось десять унций розового масла.
— Может, это не Пуп земли, а просто шишка на ровном месте.
— Нет, это, наверное, пуп земли похожий на шишку. Собственно, даже наверняка это — пуп земли, который является шишкой на ровном месте.
Боцману Наливайко это место не нравилось больше прочих. Он хотел куда-нибудь плюнуть, но чертовски сложно плюнуть, когда непонятно куда это сделать. Здесь не было не только специально отведённых мест для плевания, но и неспециальных мест для этого. А плюнуть на пуп земли Боцману мешало абстрактное уважение.
Храповицкий даже решил завязать шнурки.
Про окурки никто и не заикался. Никто даже и не попробовал закурить.
— И ведь никаких следов человека… — изумились мы все.
Но Храповицкий, тупо рассматривая поверхность острова, недоумённо сказал:
— Никаких следов, говорите? Да вот же они!..
— Кто они? — также недоумённо сказал Капитан.
— Где? — спросила Всадница без Головы.
— Какие следы? — спросил Себастьян Перрейра.
— Куда ведут следы? — задал я действительно умный вопрос.
— Да вы поглядите под ноги, дураки, — невежливо ответил всем Носоглоточный Храповицкий.
Мы поглядели под ноги, ещё раз поглядели и увидели, что вся поверхность гладкого острова исцарапана. То, что мы принимали за крапинки, было следами острых орудий. Остров был испещрён человеческими письменами. Чего и кого тут не было — здесь были Васи и Джоны, хитрыми математическими путями сочетались Кисы и Оси, а некоторые инструменты этих сочетаний даже были нарисованы.
И мы поразились величию человеческого духа, что тащил путешественников практически на реактивной тяге к этому острову и заставлял их, пыхтящих и пукающих, царапать его алмазную поверхность. Я представлял себе целые экспедиции, наподобие экспедиций к Северному полюсу. Было понятно, что никакого Белого безмолния, никакого Северного зияния тут нет — приплыли, увидели шишку на ровном месте, уплыли обратно. Им давно уже надоели все эти идиотские путешествия, и хорошо бы, заработав денег осесть на какой-нибудь подмосковной станции или на берегу Финского залива. Но сколько им нужно ещё проехать, проплыть и пролететь, пока они не заработают достаточно денег, никто из них не знает. И вот они, ломая свои швейцарские ножики, принимаются за свои вычисления. Потом на остров приплывает следующая экспедиция, что встретилась с первой по дороге и заняла у неё чайники, термосы, несколько палаток, фляги с моржовым маслом, солонину, строганину и вяленую оленину. Вторая экспедиция достаёт шанцевые инструменты и начинает процарапывать на твёрдой поверхности весь этот список, помечая, сколько дней чужие вещи в её пользовании. И вот вторая экспедиция писала этот скорбный список, потому что список чужих вещей, которые необходимо потом отдать, всегда скорбен и уныл. Потом начальник экспедиции визировал всё это своим именным кавказским кинжалом, подарком Вождя к благополучному возвращению из прошлого путешествия. А его малолетний сын в углу оставлял памятную характеристику своей мачехи 'Марья Ивана — сука', начальник особого отела специальных путешествий тайком рисовал несколько крестиков — по числу уничтоженных шпионов, политический руководитель оставлял ненужный донос 'Соколов — предатель', а механик, узнавший о доступности судовой буфетчицы, сообщал мирозданию, что Катя дала старпому, механику и всем-всем-всем. Потом на остров прибывала иностранная экспедиция и ватники с полушубками сменялись хрустящим на морозе капроном. Иностранные путешественники разжигали примусы и разворачивали радиостанцию, рассказывая о своих впечатлениях между делом упоминая грибные бульонные кубики, которые помогли им достигнуть шишки на ровном месте, иначе называемой 'пуп земли', специальная машина высекала на алмазной поверхности острова название этих кубиков, но вот уже на берег высаживалась молодежная банда, с цирковыми приспособлениями для рок-концерта. Они писали что-то поверх имени бульона и имени кубиков, и в конце концов большинство букв становились неразличимыми. Рокеры отплывали, отпихиваясь от берега электрогитарами, на их место приходили влюблённые парочки, школьная экскурсия, предсмертный круиз пенсионеров, гуманитарное путешествие слабослышащих, после кораблекрушения на берег выкидывало труппу лилипутов, и история, наконец, возвращалась. Лилипуты жили на острове, ожидая, когда за ними приедут гулливеры. В этом ожидании они писали свои записки на твёрдой поверхности, а гулливеры, достигнув острова, меняли лилипутов на несколько сообщений о собственной жизни.
Поэтому на острове близ шишки на ровном месте, как в машине Лиувилля, были представлены все слова, все фразы и все сочетания — на всех языках мира.
Мы провели несколько часов, разглядывая удивительные переплетения разнообразных буковок. И Носоглоточный Храповицкий ещё раз доказал зоркость своих глаз. Он обнаружил надпись следующего содержания 'Слыхали Пустой звук, а потом поедем смотреть Золотого Сруна. Догоняйте, друзья. Дима, Ваня, Алёша. 1881'.
Мы восприняли это как руководство к действию. Непонятно только было, где найти пустой звук.
'Алко' неутомимо пробирался вперёд, карабкался на крутые волны и падал в водяные пропасти.
Да уж, мы сильно изменились во время нашего путешествия — например, боцман Наливайко перестал бриться, а я, наоборот, начал.
Всадница без Головы всё реже теряла голову. Конь её давно не валялся, и на одном из встречных островов был подарен индийскому принцу. Тот долго смотрел дарёному коню в зубы, плевался, лопотал что-то, но подарок принял.
Однажды ночью я вышел на палубу. Надо сказать, что мы все стали очень странно спать — половина команды спала в обнимку, некоторые спали под мышкой, другие насмарку. Я же мучался бессонницей. У нашей зенитной пушки я увидел огонёк сигареты.
Это был Кондратий Рылеев. Мы помолчали дружески часа полтора. Вдруг Рылеев сказал:
— Эге! — и уставился в черноту ночи.
Я уставился туда же.
— Знаешь кто это? — спросил Рылеев совершенно риторически. — Это 'Ползучий Нидерландец', корабль, который принадлежал раньше Брэнду Фоккевульфу, что ходил под парусами даже ночью, за тридцать три месяца от Батавии до Амстердама. Потом 'Ползучего Голландца' купил путешественник Ван Страатен и с доброй надеждой задул в мыс Горн. Но спонсорами путешественника была сталелитейная компания и они ему склепали паруса из железа. И вот, поскольку их спустить нельзя, они до сих пор плавают по морям и по волнам.
Я вздохнул. Мне было жалко нидерландцев.
Между тем, нидерландец приблизился к нам и пошёл борт в борт. Прямо напротив нас на его палубе, рядом с огромными бочками, сидел маленький человек в комбинезоне. Нос его был красен, а борода — седа.
— Я конопатчик Абрам Клабаутерманн. В бурю сижу на мачте. А сяду на рею — жди беды.
По палубе, впрочем, сновали и другие члены экипажа, но они не обращали на нас никакого внимания.
