табличкой «Временно не работает». Рядом с ней, привалившись спиной к стене, спала молодая женщина в расстегнутой до пояса мужской клетчатой рубахе. На руках у нее, вцепившись мелкими зубками в огромную, похожую на огнетушитель грудь, сидел совершенно голый ребенок лет двух. Это не живые люди, подумал Луиш, подходя поближе, это не могут быть живые люди. Он заглянул ребенку в лицо. Ребенок ответил ему ничего не выражающим взглядом узких припухших глазок.
Ну, спросили у Луиша за спиной, и Луиш слегка подпрыгнул от неожиданности, нравится вам у нас? Луиш еще раз посмотрел на ребенка. Ребенок выплюнул грудь и тоненько скрипуче захныкал. Не просыпаясь, женщина в клетчатой рубахе спрятала одну грудь и достала другую. Ребенок хныкнул в последний раз, пересел поудобнее, схватил зубами лиловый сосок и затих. Луиш потряс головой и повернулся к спрашивающему. А, спросил он, что? Нравится вам у нас? — повторил Ананиаш. Он сменил свой пиджак на короткий халат с поясом, но шапочки не снял. Вы серьезно спрашиваете? — удивился Луиш. Ананиаш пожал плечами и внезапно широко улыбнулся. Улыбка его совершенно не красила. Юнис там, сказал он и махнул рукой куда-то в темный угол. Кофе делает. Будете кофе?
Кофе был растворимый и нелучшего качества, но Луиш выпил не поморщившись и попросил добавки. Вкусно? — недоверчиво спросил Ананиаш. Сам он пил молоко — Юнис достала откуда-то квадратный литровый пакет с оторванным уголком, — шумно глотая и блаженно облизываясь после каждого глотка. По его подбородку ползли мутные белесые капли. Вкусно, сдержанно сказал Луиш, стараясь не глядеть в его сторону. Довольный Ананиаш и заляпанном молоком халате нравился ему не больше, чем Ананиаш угрюмый. Чушь, отрезала Юнис, отвратительный кофе. Ничего, сказал Луиш, у меня на работе такой же. Вот именно, непонятно возразила Юнис, насыпала себе кофе, капнула туда воды из чайника без крышки и принялась ожесточенно размешивать. Зачем это, спросил Луиш. Для пенки, сказал Ананиаш, с пенкой красивее.
Они сидели на неудобных пластиковых стульях за круглым столом из искусственной соломки — в больших хозяйственных магазинах такие продаются в отделе «Всё для сада». На столе в поцарапанном стеклянном стакане горела маленькая свечка.
Луиш попробовал сделать себе кофе с пенкой. Пенка получилась пышной, но почти сразу осела. Сколько можно тянуть, подумал Луиш и отставил чашку. Куда едут все эти люди, спросил он у Юнис. Юнис сняла очки, закрыла глаза и принялась массировать переносицу. Куда они все едут, настойчиво повторил Луиш. Никуда, невнятно ответил Ананиаш. Он запрокинул голову, широко раскрыл рот и пытался вытряхнуть туда последние капли молока. Юнис надела очки. Вы. еще не хотите спать, спросила она, а то у меня просто глаза закрываются.
В каком смысле уехал, спросила Андрея, зевая. Накануне она допоздна собирала вещи Луиша, чтобы отдать ему, когда он придет, потом смотрела телевизор, потом наконец заснула, и ей снилось, что она висит, покачиваясь, под потолком спальни, а Луиш смотрит на нее снизу, задрав голову. В некотором, сказала женщина в растянутой вязаной кофте и огромных очках. У женщины кисло пахло изо рта, и Андрея еле удержалась, чтобы не поморщиться. Что это значит, холодно спросила она. Как можно уехать в некотором смысле? Куда он в некотором смысле уехал? В некотором смысле — никуда, сказала женщина. Не забивайте себе голову, правда. Лучше дайте мне туфли Луиша, коричневые, он просил коричневые. И какой-нибудь свитер. Да хоть все забирайте, фыркнула Андрея. Мне его вещи не нужны. Все ему не надо, покачала головой женщина, только туфли и свитер. Чуть не забыла. Она протянула Андрее мохнатый серый коврик. Это вам от Луиша. Что это, спросила Андрея, гладя коврик рукой. Коврик был удивительно приятным на ощупь. Не знаю, сказала женщина, наверное, плед такой.
АНА МАРИАНИ
В полпятого утра двадцатипятилетний неженатый механик Руй Кошта встал с постели, походил бесцельно по квартире, потом взял на кухне большой нож, вернулся в спальню и несколько раз ударил им свою сожительницу, тридцатилетнюю гражданку Бразилии Ану Мариани. После чего снял залитую кровью пижаму, принял душ, вышел на улицу в одном полотенце и сдался полиции.
Судмедэксперт Сержиу Пинту, который накануне допоздна засиделся в баре у Манелы, с отвращением поглядел на окровавленный труп Аны и душераздирающе зевнул.
«Связываются дуры с наркоманами», — буркнул он и потер саднящие глаза.
Около полудня сорокалетняя домохозяйка Лусия Герри отложила неоконченный пуловер, который она вязала для младшего сына Диогу, наклонилась, пошарила рукой мод диваном и вытащила небольшой, но увесистый старинный утюг. Потом поднялась с дивана, вошла, неслышно ступая, в кухню и с силой опустила утюг на голову своей домработницы, тридцатилетней гражданки Бразилии Лны Мариани.
Судмедэксперт Сержиу Пинту, которого сорвали с обеда, вошел в комнату, дожевывая на ходу пирожок из трески.
— А вас кто вызвал? — шепотом спросил он у полицейского инспектора, вытирая лоснящиеся губы крошечной бумажной салфеткой. Инспектор кивнул на сидящую на стуле бледную, но абсолютно спокойную Лусию Герру.
— Она же и вызвала.
В шесть часов вечера в полицию позвонила рыдающая женщина.
— Пожалуйста, пожалуйста! — кричала она. — Пожалуйста, пожалуйста!
Стажер Анибал Аугушту нашел судмедэксперта Сержиу Пинту во дворе.
— Ну? — обреченно спросил Пинту, пряча зажигалку в карман халата.
— Труп, — лаконично ответил стажер.
Судмедэксперт Сержиу Пинту покусал незажженную сигарету и поманил к себе стажера Анибала Аугушту.
— Тебе она никого не напоминает?
— Кто? — спросил бледный стажер, отводя глаза от расплескавшегося по брусчатке тела.
В пяти метрах от них полицейский инспектор успокаивал худенькую, завернутую в одеяло старушку.
— Меня как будто кто-то позвал! — говорила старушка дрожащим голосом. — Я остановилась, голову подняла, и тут Ана упала! И всю меня забрызгала! Всю меня забрызгала!
— Ана? — переспросил полицейский инспектор.
— Соседка моя, — всхлипнув, пояснила старушка. — Ана Мариани. Хорошая была девочка, хоть и бразильянка, Господи, прими ее душу.
