Подождем. — Король открывает настежь большое окно и выглядывает наружу. Принцессе Леонор тоже хочется посмотреть в окно, но вместо итого она отходит к двери — на всякий случай.
Минут через пятнадцать раздается оглушительное хлопанье крыльев, потом скрежет, и в окно с трудом протискивается шипастая голова с огромной зубастой пастью и маленькими круглыми оранжевыми глазами.
— Ну? — спрашивает голова. — Вот эта девочка?
Сожрет, понимает принцесса Леонор, сейчас оно меня сожрет. Она взвизгивает, толкает дверь и бросается вниз по лестнице.
— Это что, — раздраженно спрашивает дракон, — она все время так будет бегать?
— Нет, — отвечает король.
— Да, — отвечает Леонор.
Король и принцесса стоят на крепостной стене, король крепко держит принцессу за руку. Дракон висит в воздухе, слегка шевеля крыльями.
— Ну и дурочка, — говорит дракон. — Дурочка, трусиха и папенькина дочка. Я думал тебя покатать, но ты же испугаешься.
— Я не трусиха! — шипит Леонор и резко выдергивает свою руку из руки короля. — Я вообще ничего не боюсь!
— Ну ладно, — говорит король. — Вы тут договаривайтесь, а я пойду. Дочь, — он наконец смотрит прямо на Леонор, — ведите себя хорошо. Слушайтесь дракона. Если будете паинькой, через десять лет выйдете замуж за отличного принца.
Король обнимает принцессу, коротко кланяется дракону и идет к лестнице.
— А если не буду? — кричит ему вслед Леонор. — Если я не буду паинькой, за кого я выйду замуж?
BICHO-PAPAO[1]
Женщина была невероятно, нечеловечески огромной, Нуну в жизни не видел ничего подобного. Он попытался подкрутить колесико у бинокля, но добился только того, что женщина расплылась и стала казаться еще больше.
Нуну живет под самой крышей, в крошечной каморке, которую у нас в доме почему-то называют «квартирой консьержки». Консьержкой была его мать, дона Санча, худая, невзрачная, удивительно тихая женщина. Она целыми днями неподвижно сидела в продавленном кресле у входной двери, вязала огромные полосатые носки и не обращала никакого внимания на входящих и выходящих жильцов. Если бы не размеренное щелканье спиц и не острый запах пота, исходивший от доны Санчи, ее можно было бы принять за наваленную на кресло груду мокрых тряпок.
Несколько лет назад она куда-то делась — может, умерла, а может, просто ушла работать и жить в другой дом. А Нуну остался. Дона Криштина из четвертой квартиры на каждом собрании жильцов предлагает Нуну выселить, квартиру консьержки сдать, а вырученные деньги потратить на починку лифта и на то, чтобы заменить все лампочки между этажами. Но остальные жильцы против. Конечно, Нуну немного странный, никогда не выходит на улицу, бегает по подъезду и подглядывает в замочные скважины… Но он — часть нашего дома, и мы его любим, как любим старую ручную крысу Бенжамина и привидение доны Лауретты со второго этажа. Дона Криштина тоже его любит и постоянно покупает ему молоко и хлеб, просто ей правится выступать на собраниях жильцов.
Нуну протер стекла бинокля подолом заношенной клетчатой рубашки и снова навел бинокль на женщину. Видимо, она только что вышла из ванной, на ней был короткий купальный халат, расходящийся на бедрах и груди, а на голове — тюрбан из полотенца. Нуну облизал губы и еще раз подкрутил колесико.
Женщина подошла к самому окну и сняла полотенце. Длинные черные пряди, мокрые и спутанные, упали ей на лицо. Женщина тряхнула головой, отбрасывая волосы назад, и взялась за пояс халата. Нуну заерзал на стуле и с силой прижал бинокль к глазам.
Женщина поселилась в доме напротив полгода назад, и с тех пор Нуну пытается за ней следить. Он поставил у окна самый удобный стул — большой, широкий, с мягким малиновым сиденьем, выпросил у меня мой старый театральный бинокль и завел дневник наблюдений — разграфил толстую тетрадь в клеточку, когда-то дона Санча записывала туда рецепты, но оставила чистыми больше половины листов.
Нуну ужо выяснил, в котором часу женщина встает, когда ложится, сколько платит за газ и воду и как часто стирает постельное белье. Но ни разу, ни разу ему не удалось увидеть ее саму.
Купальный халат упал на пол. Нуну смотрит не моргая и даже дышать, кажется, перестал. Женщина стоит у окна, необъятная, как крепость, и такая же неподвижная, и глядит прямо перед собой. Вдруг ее лицо начинает подрагивать, как будто идет рябью, и женщина улыбается Нуну странной неживой улыбкой. Нуну нерешительно улыбается в ответ и машет рукой.
Женщина опускает жалюзи, задергивает занавески и, тяжело ступая, подходит к большому, до пола, зеркалу. В этот раз мне повезло с костюмом, думает она, проводя ладонями по безбрежной груди и необъятному животу. Просто повезло, и всё. Отлично сидит, нигде не жмет, не то что в прошлом году. Она поворачивается к зеркалу правым боком, потом левым. Абсолютно безупречный костюм. И человечку явно понравился. Женщина снова смотрит в зеркало и внезапно начинает смеяться странным ухающим смехом. Человечек. Вот он удивится!..
ГОСТЬ
Он пришел после полудня. Вызвонил меня в домофон, назвал мое имя, кашлял и морщился в загаженном подъезде, пока я рассматривал его через глазок. Вошел внутрь, тщательно вытер стоптанные остроносые сапоги о коврик, сел на галошницу в прихожей. Прикрыл глаза. Коричневый плащ разошелся на коленях, открывая залатанные штаны. Поля шляпы сломались о настенное зеркало за спиной. Пальцы застыли на отполированном яблоневом суку. В бороде запутались лепестки шиповника. Какой шиповник в октябре?
— Одно желание, — проговорил он глухо.
— Какое желание? — не понял я. — Кто вы?
— Одно, — пальцы чуть дрогнули. — Только одно и для себя. У меня мало времени.
