подолгу находиться под водой нас, хвала магистрам, обучали добросовестно.
Проснувшись, я снова засел за работу. Принялся составлять список инструментов и материалов, которые могли мне понадобиться. Ничего сверхъестественного, все необходимое можно было купить на Сумеречном рынке, который, надо сказать, процветал даже в Смутные времена. Что меня действительно поражает в новейшей истории Соединенного Королевства, так это мужество и хитроумие наших купцов, торговцев и трактирщиков, которые умудрялись не только уцелеть в эпицентре хаоса, но еще и дела свои вели с каким-никаким, а все-таки успехом.
Я целиком сконцентрировался на поставленной задаче, и это, безусловно, пошло мне на пользу. Я оказался очень эффективным инструментом, словно бы специально созданным для решения сколь угодно сложных, но конкретных задач. Перерыв гардеробную комнату, я за полчаса до неузнаваемости изменил облик. Всего-то и потребовалось, что связать волосы узлом на затылке и надеть лоохи с капюшоном. Из меня вышел отменный шимарский горец, этакий небогатый искатель приключений из провинции, забавный и безобидный, ни один столичный колдун не сочтет такого достойной добычей, а значит, поход мой на Сумеречный рынок, скорее всего, обойдется без ненужных сложностей. Особенно если не забывать надменно щуриться и растягивать гласные, как это иногда делает Чиффа, — я не сомневался, что у меня получится, но на всякий случай как следует отрепетировал перед зеркалом предстоящие переговоры с торговцами.
Важно, впрочем, не это, а вот что. Как только я решил, что готов отправиться за покупками, ко мне вернулась прежняя способность мгновенно переноситься в нужное место. Это оказалось очень просто, гораздо проще, чем прежде, хоть и не сопровождалось больше ни приступами веселья, ни физическим удовольствием. Но без этого я как раз вполне был готов обойтись.
Хвала магистрам, на Сумеречном рынке в обеденное время такая толкотня, что мое внезапное появление не привлекло внимания. Потратив несколько часов на поиски нужных товаров и до отказа забив корзину, я точно так же, не теряя времени на дорогу, вернулся домой. Отметил, что сила, заключенная во мне, действительно никуда не делась, более того, теперь она не вертит мной как хочет, а сама подчиняется моей воле или даже не воле, а осознанной необходимости. Как и обещал Кеттариец, я понемногу учился обуздывать эту стихию — в смысле, самого себя, хотя, конечно, такая формулировка навязывает нам очередной каверзный вопрос:
Дома я засел за работу, не теряя времени на переодевание. Это позже я превратил повседневные дела в своеобразные ритуалы и обязал себя неукоснительно их исполнять, сколь бы тягостными и ненужными они мне ни казались; если бы не это ухищрение, я бы, вероятно, по сей день носил то самое шимарское лоохи, потому что всегда находятся дела более неотложные и захватывающие, чем смена одежды, мытье или, скажем, обед. Но в те дни я еще не успел приноровиться к своей новой способности полностью концентрироваться на текущей задаче, поэтому даже отсутствие продуктов заметил лишь на третьи сутки; впрочем, не могу сказать, что оно меня тяготило. Голод был небольшим неудобством, но пока он не мешал работать, это не имело никакого значения. Я не сомневался, что, когда пустой желудок станет серьезным препятствием, я легко решу проблему, а пока об этом и думать незачем.
Проблема с продовольствием, впрочем, решилась сама собой.
В какой-то момент я почувствовал, что в доме кроме меня есть еще кто-то. Впрочем, в присутствии постороннего не было угрозы, более того, оно показалось мне не просто нейтральным, а доброжелательным, дружественным. Сделав это — удивительное, строго говоря, — открытие, я тут же понял, что присутствующее существо мне знакомо. Утверждать, что я опознал Кеттарийца по запаху, будет ошибкой, тем не менее это действительно очень похоже на запах, только чуешь его, конечно, не носом, и вообще обоняние тут ни при чем.
Описание требует слов и занимает довольно много времени, а тогда я потратил на анализ ситуации всего какую-то долю секунды, после чего решил, что, если Кеттариец захочет привлечь мое внимание, он это непременно сделает, а пока можно не отвлекаться, и вернулся к своим занятиям. Таким образом, я сэкономил добрую половину минуты и, будьте уверены, потратил ее с куда большей пользой, чем если бы начал оглядываться по сторонам в поисках гостя.
— Ну ты даешь! — не то одобрительно, не то укоризненно сказал Чиффа. — Вид у тебя тот еще, выглядишь как мой земляк, отлично замаскировался, только я не понимаю зачем? Ты же один дома. Впрочем, дело хозяйское. У меня, собственно, другой вопрос. Я тебе зов несколько раз посылал, а ты не откликаешься. До сих пор я думал, что могу докричаться до кого угодно, если припечет. Оказалось, это не так. Что окружил себя защитой — молодец. Но не от меня же.
Я смирился с необходимостью оторваться от своего занятия и ответил:
— А я не окружал себя защитой. Во всяком случае, не делал этого намеренно. Просто сконцентрировался на работе. Наверное, поэтому.
— Если так, твоя способность к концентрации превосходит мои представления о возможном. Сосредоточившись на деле, ты как бы временно умираешь для всего остального. Во всяком случае, такое объяснение лучше, чем ничего. А я, как и ты, не люблю не понимать.
Невозможность немедленно вернуться к работе причиняла мне почти физическое страдание. Но я понимал, что придется потерпеть.
— Ты хоть мое появление учуял? — озабоченно спросил он. — Или сидел тут беспомощный, как младенец, с неприкрытой спиной?
— Учуял конечно. Просто я сразу вас узнал. И решил, что можно не беспокоиться.
— Ну, хвала магистрам, что так. Вероятно, ты прекрасно понимаешь, что смерть может стать серьезной помехой работе, поэтому и не утратил бдительность.
— Вероятно, — вежливо согласился я.
У меня не было решительно никакого желания поддерживать разговор.
Чиффа поставил на пол огромную корзину, вдвое больше той, что я несколько дней назад уволок из «Кладовой Менки».
— Я так понимаю, ты еще и не жрешь ничего, — сказал он. — Благородная бледность тебе, конечно, к лицу. И голодать два года кряду ты, не сомневаюсь, вполне способен, если уж без сна столько времени обходился. Но не все, что человек способен выдержать, непременно идет ему на пользу.
— Вы принесли мне еду?
Сказать, что я удивился, — ничего не сказать. Я не привык быть объектом чужой заботы — если, конечно, речь не идет о слугах, которым, собственно, за то и платят, чтобы они интересовались, сыт хозяин или голоден. Даже отец никогда не беспокоился, есть ли у меня еда или, скажем, одежда. Само собой разумелось, что, если у меня возникнет какая-то нужда, я об этом тут же скажу, причем не ему, а тому, кто за это отвечает. А уж чтобы моим телесным благополучием интересовался посторонний человек, да еще и сам Кеттариец, — такого я и вообразить не мог.
— Как видишь, принес, — сказал он, доставая из корзины аппетитно пахнущий сверток. — И никуда не уйду, пока ты не съешь хоть что-нибудь у меня на глазах. Чем больше, тем лучше. Не смотри на меня так, ничего необычного я не делаю, просто выполняю свой долг. Если уж спас сдуру чью-то жизнь, значит, обязан продолжать в том же духе. Никаких привилегий спаситель не получает, только дополнительные обязанности. Это, будешь смеяться, правило, отступать от которого лично я не рискую. А ты сейчас как новорожденный младенец, всему должен учиться заново. В том числе заботиться о себе. Надеюсь, ты хотя бы в уборную сам ходишь — все-таки гений. Лучший из своего поколения.
Я с досадой подумал, что он, пожалуй, излишне фамильярен. Но вслух говорить ничего не стал. Спор не принесет пользы, зато отнимет время, которое можно потратить на куда более важные дела, вернее, Дело. А пока все равно нельзя вернуться к занятиям, неплохо бы поесть, действительно. И рассказать Чиффе о том, как мертвые руки сами подсказали мне ответ. Ему, наверное, будет интересно.
