Красное колесо. Узел IV Апрель Семнадцатого

казака и бурятки. Родился я в бедной семье, и в военное обучение пошёл с тринадцати лет.

Площадь зашлась в „ура”.

– И 35 лет я на воинской службе, и всегда был от политики в стороне. Будьте и вы. Наше с вами дело – солдатское. Спокойствие и порядок. Только тогда мы сможем служить родине. Как лицо, стоящее во главе петроградского гарнизона, я считаю своим долгом довести до сведения Временного правительства о ваших пожеланиях. Сегодня вы показали свою силу – а теперь прошу вас разойтись по казармам.

И под долгое, то слитное, то разрывистое „ура” – сошёл с вышки. Стал рядом со своим автомобилем на покатом подъёме к дворцу.

И заиграл марсельезу оркестр флотского экипажа, и заиграл марсельезу оркестр 180-го – и нашлись везде, кому командовать, снова взяли винтовки на ремень, разворачивались – и пошли в разные стороны.

Кто – прямо в казармы. А кто – по Морской да на Невский, охота теперь по главным улицам пройтись. Пусть народ на нас посмотрит, какие мы молодцы.

Линде – бежал за своим батальоном, кричал, отговаривал уходить.

58

И остался бы в эти часы генерал Алексеев совсем без дел, если бы не насочилось к довмину корреспондентов: другие поспешили на Мариинскую площадь, а эти сюда: Верховный в столице – небывалость. Гучков разрешил Алексееву дать пресс-конференцию, отвели им комнату.

Первый вопрос, конечно, касается последнего, что набурлило: как относится генерал к самовольному выходу войск?

А зачем ему в это мешаться? Он видел, в какой растерянности министры. Кося через очки:

– Я слишком оторван от жизни, живу в Могилёве. Ничего определённого сказать не могу.

Хотя и слепому видно. А вот:

– Все события последних месяцев армия переживает болезненно. Трезвый голос печати должен прийти на помощь армии. Твердить, что России нужна победа. Тут ещё пропаганда ленинского толка – опасная игра на человеческих страстях. Надо бы её прекратить.

Да они рады бы помочь, да они думали то же самое. Но их травили как буржуазную печать – и найдись, что ответить. Объявляли им рабоче- крестьянские бойкоты.

– Конечно, Бог нам даст, – (только на Бога и надежда), – пережить этот тяжёлый период, и мы выполним обязанности перед союзниками и придём к победе. У русского народа здравый ум, честное хорошее сердце…

Каково положение на фронтах? особенно – на Северном?

В марте, поднимая тревогу о Петрограде, действовали более верно. Но сейчас Гучков и другие министры просили: непременно успокоить.

– Петроград может быть спокоен за свою участь. У нас достаточно сил. О столице заботятся. Настроение в Петрограде близко к панике, но оно ни на чём не основано.

Шевельнулось сказать посмелей:

– Если мы и боимся за Петроград, то только в том отношении, что отсюда не всегда идёт здоровый дух. Заявления, что война окончена, вселяют в армии беспокойство.

Вопрос (на поддержку генералу): братание?

– Да, к сожалению. Но это позорное явление постепенно ликвидируется. Противник возлагает большие, но ложные надежды, что революция и пропаганда разложат нашу армию сами собой.

А можно ли ожидать в ближайшее время генеральных сражений?

– Да. Этим летом развернётся генеральное сражение и на Западе, и на Востоке. Вообще, 1917 год – решающий год в мировой войне, ибо народы так устали, что вряд ли смогут проявить способность к борьбе больше 4-6 месяцев.

Верят ли в победу союзники?

– Они непоколебимы. А у нас… – вздохнул, – у нас, к сожалению, мечты не о победе, а об установлении тихой мирной жизни. Даже вступление в войну Соединённых Штатов у нас не произвело впечатления.

Есть ли в армии ячейки или гнёзда, на которые могла бы опереться контрреволюция?

– Нет! От генерала до солдата все преданы новому строю. Надо было видеть, – прилгалось невольно, – тот искренний порыв, каким был встречен переворот в армии… В общем, мы переживаем сейчас чудесное, но больное время. Будем надеяться, что этот временный кошмар исчезнет.

А может быть, нужно было говорить всё – не так? ударить в набат: разваливают Армию до конца?!

Боялся дать знать немцам.

Боялся столкновения с Советом.

И подорвать министров…

59

* * *

Со средины дня по Петрограду потекли слухи, что восстали полки, заблокировали Мариинский дворец и арестовали Временное правительство.

– Да что ж мы бездействуем, господа? Надо – вызволять правительство?!

А – как?…

* * *

Стал оживляться Невский. Там и сям собирались возбужденные группы. Единомышленные, в них не спорят, а все возмущаются. Поднимаются и ораторы на случайных возвышениях:

– Да что ж это делается, господа? Да это же – не царское, это – наше революционное правительство!

Летучие митинги переливаются один в другой. Надо – идти?… А куда мы пойдём? И что из этого будет?

Идти? Тогда надо и – нести. А – что? Красные флаги, их ещё много везде осталось. И плакаты, их тоже осталось от 1 мая. Хоть они – не о том.

Всё же стали – идти… Сперва неуверенно.

Но к ним примыкают.

* * *

Но и так: идёт по Невскому беспорядочная толпа 16-17-летних и несут „Долой Милюкова”. Военный врач спрашивает одного:

– А как быть с Временным правительством?

– Пускай сидит.

* * *

Всё более заливается Невский манифестациями, сочувственными Милюкову и Временному