человек. Они уже успели произвести несколько подрывов железнодорожного полотна на перегоне Гумбиннен[42]— Инстербург, совершить нападение на танковую колонну в районе Гросс-Скайсгиррена[43], перерезать кабель в районе командного пункта стрелковой дивизии вблизи Гольдбаха[44], коварно убить около десятка советских офицеров.
Совсем недавно в тридцати километрах юго-западнее того же Инстербурга немцы выбросили парашютный десант в составе двадцати пяти диверсантов, окончивших «партизанскую школу» в Иенкау под Данцигом[45]. Головорезы, прошедшие специальную подготовку, были в гражданских костюмах, поверх которых были одеты красноармейские шинели. Каждый имел, кроме диверсионной экипировки, солдатскую книжку или рабочую книжку восточного рабочего, естественно, на вымышленную фамилию.
В донесении, направленном в управление «СМЕРШ», сообщалось, что эти громилы передвигались, искусно маскируясь под советских солдат, конвоирующих пленных. Потом, после того, как в результате короткого, но ожесточенного боя они были захвачены оперативно-разыскной группой контрразведки, у каждого из них при тщательном обыске были обнаружены капсулы с ядом, зашитые в пояса кальсон. Однако крайне примечательным было то, что ни один из диверсантов им не воспользовался, может быть, надеясь на удачу или на милость победителей. В конце войны никто не хотел умирать.
Майор Завьялов встал из-за стола, прошелся по комнате, достал из кармана пачку трофейных сигарет «Фемина», с удовольствием затянулся, глубоко вдыхая ароматный дым. Как только войска вступили на территорию Германии, он вдруг неожиданно для самого себя переключился на немецкие сигареты. Нет, ему нравились наши папиросы «Дукат» и «Казбек», но трофейные сигареты казались более приятными из-за их тонкого аромата и слабого душистого табака. В этом, конечно, Завьялов не мог признаться никому, боясь неправильно быть понятым. Впрочем, наблюдательный подполковник Ратнер сразу заметил перемену в привычках своего подчиненного и укоризненно сказал: «Даже если б я курил, никогда в рот не взял эту немецкую гадость».
Подполковник Ратнер смертельно ненавидел немцев — его жена и две дочери были расстреляны фашистами на второй день сразу после того, как немецкие войска ворвались в Бобруйск. Когда он допрашивал какого-нибудь разведчика или диверсанта, с его лица не сходила гримаса брезгливости и нескрываемой ненависти. Немцы при этом сразу чувствовали, что этого русского подполковника им следует опасаться больше всего. В отличие от других, например, от старшего лейтенанта Третьякова, который мог во время допроса вскочить со своего места и заорать во все горло «Говори, фашистская сволочь!» или, чего греха таить, со всего размаха садануть в скулу допрашиваемого немца, Ратнер только сузит глаза — и сидящий перед ним с ужасом ощущает безжалостную ненависть подполковника, сникает обреченно, понимая, что от этого человека ему не ждать пощады.
Завьялов попытался обобщить первые полученные данные о захваченном накануне отряде диверсантов-разведчиков, которых допрашивали сейчас сразу три оперработника.
Во-первых, все они из одного разведывательно-диверсионного отряда, заброшенного в наш тыл.
Во-вторых, диверсантов подготовил и направил разведорган, расположенный в Кёнигсберге и имеющий условный номер полевой почты «15017».
В-третьих, по ранее поступившим из Центра ориентировкам было установлено, что еще в октябре прошлого года в «гинденбургских казармах» в Кёнигсберге действовала разведывательная школа СД по подготовке разведчиков-диверсантов и радистов для действия в нашем тылу. В школу набирались, как правило, опытные фронтовики, получившие по несколько ранений на Восточном фронте и непригодные для дальнейшей службы в действующей армии…
«Стоп! — Завьялов прервал свои мысленные обобщения. — Тут что-то не вяжется. Если в школе проходили подготовку опытные фронтовики, то почему среди восьми захваченных лазутчиков, включая убитого, двое восемнадцатилетних — этот строптивый Мирус и слишком неразговорчивый Кюн?»
Завьялов закурил еще одну сигарету. «Да, да, конечно. Сегодня же не октябрь сорок четвертого, а конец марта сорок пятого. Немцы вынуждены готовить и посылать на задание тех, кто есть, в том числе и этих молодых фанатиков, не знающих никакого другого воспитания, кроме гитлеровского».
Майор Завьялов был прав. Человеческие ресурсы Германии, впрочем, как и военно-экономические, были на исходе. В разведшколы агентуру навербовывали в массовом порядке, уже долго не раздумывая о профессионализме или навыках, полученных на фронте. Главное управление имперской безопасности в Берлине требовало от всех периферийных органов СД активизировать работу по заброске агентуры в тыл наступающих советских войск для того, чтобы «парализовать и деморализовать противника». Не менее активно работала и военная разведка, оправившаяся после разгрома абвера в 1944 году[46]. IV отдел РСХА, больше известный как гестапо, также, где только мог, насаждал свою агентуру из бывших восточных рабочих, перемещенных лиц, немецкого гражданского населения.
Он снова сел за письменный стол, заваленный бумагами, еще раз стал листать документы — списки выявленной и разыскиваемой агентуры, спецсообщения, справки, протоколы допросов. Надо было выявить прямую взаимосвязь между сведениями, полученными от захваченных диверсантов, и ранее добытыми данными о конкретном разведоргане, расположенном в Кёнигсберге. «Речь идет о СД. Значит, военную разведку и гестапо отбрасываем», — рассуждал майор Завьялов. Напрягая глаза, в бледном свете лампы он пытался в не раз уже просмотренных материалах увидеть нечто такое, что позволило бы впоследствии пролить свет на замыслы врага.
Из Списка агентов немецких контрразведывательных органов, арестованных отделами контрразведки «СМЕРШ» Земландской группы войск в марте 1945 года
«Краткие установочные данные: Шокк Вальтер, 1925 года рождения, уроженец города Лейпциг, немец, по профессии токарь, член организации „Гитлерюгенд“, ефрейтор 1-го запасного разведдивизиона немецкой армии.
Дата и краткие обстоятельства вербовки: 5/I-45 г. в составе группы солдат 1-го разведдивизиона был отобран и направлен в школу.
Проходил ли обучение: Обучался в так называемой партизанской школе в деревне Иенкау в районе Данцига.
Характер полученного задания; срок выполнения: Совершать диверсионные акты на железной дороге Инстербург — Кёнигсберг.
Время, способ переброски, легенда: 8 марта 1945 г. с Гдыньского аэродрома самолетом выброшен в 40 км юго-западнее города Инстербург.
Дата и обстоятельства задержания: 17/III-45 г. задержан военнослужащими Красной Армии в районе станции Пушдорф[47].
Дата ареста: 22/III-45».
«Нет, не то, — рассуждал Завьялов. — Школу под Данцигом[48] мы знаем. Знаем также множество других объектов по подготовке диверсантов на территории Восточной Пруссии, в том числе разведшколу СД в „гинденбургских казармах“. Еще в начале марта контрразведчикам удалось обезвредить группу диверсантов, укомплектованных исключительно советскими военнопленными. Во главе ее стоял бывший капитан Красной Армии Фролов, попавший в немецкий плен в 1941 году и уже несколько лет сотрудничавший с оккупантами. Эта группа, как показали на допросах захваченные лазутчики, готовилась именно в кёнигсбергской разведшколе».
Об этой школе стало известно немногое. Во всяком случае, все смогли сообщить имя ее начальника, скорее всего, вымышленное, — Эрбрих Вилли. Подготовкой же диверсантов руководил человек, называвший себя майором Айером. Все из группы Фролова утверждали, что в разведшколе были только русские, украинцы и прибалты, а немцев, дескать, совсем не было. Информация же из Центра говорила об обратном — в школе готовили диверсантов из числа немецких военнослужащих и членов гитлеровских молодежных организаций. До появления захваченного на днях отряда, солдат которого допрашивали сейчас в трех комнатах этого большого особняка, в управлении контрразведки терялись в догадках, идет ли здесь речь об одном и том же разведывательном органе немцев или о совершенно разных разведшколах, расположенных в блокированном Кёнигсберге. Определиться в этом вопросе — значит выбрать верные средства для
