— Может, вельможный пан прикажет мне на третий вопрос отвечать? — спросила Марися.
— Да, да, да, — закивал пан головой. — Отвечай. Трясун еле слышно, тоненько пропищал:
— Что мягче всего на свете?
— Чего он говорит? — прокряхтел дед Тимоха.
— Тебе, лапоть, повторять не буду! — крикнул писарь.
— Он спросил меня, старинушка, — громко произнесла Марися, — что мягче всего на белом свете. А мягче всего — кулак. На чем бы ни лежал, где б ни спал, а все кулак под голову мостишь. Вот и выходит — он мягче пуха и перины.
— Интересно, — ухмыльнулся Печенка. — Мне и в голову не приходило насчет кулака…
— Гм, гм, — закашлял' Трясун. — То не совсем верно…
— Да я сам всегда кулак под голову кладу! — воскликнул Печенка. — Ну конечно, может, есть и еще что помягче…
— Смотря какой кулак, — сказал Трясун. — Ответ неправильный. Потому панский кулак мягче мужицкого…
Тут взгляд писаря упал на пудовые кулаки братьев Кириллы и Гаврилы, и он снова закашлялся.
Печенка посмотрел на Трясуна: дескать, как быть дальше?
— Завтра, — сказал писарь, — вельможный пан даст задачу потруднее. Не какие-то там загадки, на которые дитенок ответит…
Печенка поднялся, сжал кулак свой, поглядел на него, усмехнулся и шагнул к бричке.
Трясун засеменил рядом.
Когда пан и подпанок сели в бричку и лошадь вынесла их на середину улицы, крестьяне заговорили все сразу:
— Нестерко доволен будет — дочка вся в него!
— А как Трясун кашлял? Слова Марисины ему поперек горла стали!
— Как ты, Игнатушка, не побоялся пану перечить? — Что ж, я в сраженьях не бывал, что ли?
— Чего еще спрашивают, ась?
— Все уже, старинушка, видишь, и пан уехал.
— Ась?
— До завтра теперь, дедушка, — сказала Марися деду Тимохе. — Завтра меня снова спрашивать придут.
— А ты, Марисенька, не пугайся, — погладив девочку по русой голове, молвил дед Тимоха. — До Михайлова дня рукой подать — дождемся Нестерка.
— Нас эвон сколько, — махнул костылем солдат Игнат, — что же, мы дурее Трясуна? Пусть что хочет надумает, мы сами с усами!
И солдат, подмигнув, поправил свои седые усы точно так, как расправлял их пан Печенка.
— Спасибо, — поклонилась Марися, — вы мне отца в беде заменили! Спасибо, родные!
Крестьяне начали расходиться. Загалдели ребятишки и помчались гурьбой по улице. Кое-кто задерживался возле хаты, снова и снова вспоминая все подробности Марисиной победы.
— Вот я слышала, — сказала бабка Ганна, — как пан Кузьмовский своего мужика испытывал. Принес решето с куриными яйцами и приказывает: чтоб посадил мужик на них наседку и к утру вывел цыплят. Да цыплят тех зажарил и принес в усадьбу — пан их съест.
— Известное дело, — покачал головой Гаврила. — Пан сидит на псарне целый день и загадки надумывает.
— Такое уж панское житье! — вздохнул Кирилла. — Труды да заботы — не знаешь, куда от скуки деться.
— Какая ж разгадка? — поинтересовалась Марися.
— Пришел мужик к пану, как приказано было, и принес ему пустой горшок. Пан зашумел, закричал: «Где цыплята?» А мужик отвечает: «Ежели ясновельможный пан утром в бору поле вырубит, выкорчует, вспашет и просо днем посеет, а вечером просо то пожнет да обмолотит, так пусть в этот горшок крупки насыплет — цыплят кормить».
— Пан-то что сделал? — спросил Гаврила.
— Ничегошеньки. Усы помусолил, смеется: «Глупый ты мужик. Разве это можно в один день сделать?» Тут мужик его и прищучил: «А из яиц цыплят в одну ночь можно высидеть?» С той поры пан Кузьмовский с мужиком этим не связывался.
— Да наш Печенка до такого бы и не додумался, — сказал солдат Игнат. — Трясун им командует. Он давно под Нестерка подкоп ведет.
— Я скажу не сказку, а чистую правду, — проговорил дед Тимоха с телеги. — Где это было, я уже не помню — стар стал. А когда волосы выпадают и память убегает, вот так… Пан удумал, вроде как у нас, дочь мужицкую опозорить перед всем честным народом. «Не может крестьянская девка умнее меня быть». Это пан так говорит. И что же приказывает? «Пусть мужицкая дочь придет ко мне не пешком и не на лошади верхом не голая и не одетая и чтоб подарок с собой принесла, но не простой, а который я принять бы не смог».
— Чтоб пан да подарок не принял! — удивился Гаврила. — Не бывает такого!
— Так то ж сказка! — толкнул брата Кирилла.
— Не сказка, а бывальщина, — наставительно произнес дед Тимоха.
— Старшому не мешай — попадешь в рай, — сказал солдат Игнат. — Слышите, брательники? Молчок!
— И еще пан сказал, — продолжал дед Тимоха: — «Ежели она все, что приказано, сделает, я ее к себе в, дочери возьму. Вырастет — паненкой будет». Добрый, значит, пан был. «А если не сделает, что я приказал, то голову с плеч всему семейству». В деревне плачут — жалко мужика с дочкой. Девица тем временем хлопцам наказывает зайца непременно живого поймать, а дядькам — барана привести ей в хату. Рыбакам наказывает сеть посушить к зорьке… Так… Пан утром на крыльце стоит. Видит — по дороге кто-то едет. И народ бежит. Поближе подъехали — батюшки-светы! Мужицкая дочь вместо платья рыбачью сеть на себя набросила. Значит, как приказал пан: не голая и не одетая. Сидит мужицкая дочь верхом на баране спиной вперед. Значит, опять по панским словам: не пешком и не на лошади. А в руках держит живого зайца и кричит: «Это вам подарочек, ясновельможный пане! Берите, коли сможете!» Пан видит — перехитрила его мужицкая дочь. Решил ее собаками затравить. Всю псарню на нее выпустил: «ату, ату». Тогда девица зайца как бросит — так вся псарня за зайцем в лес. «Лови, пан, мой подарочек!» — смеется. Так и пришлось пану ее в дочки брать.
— Ты бы пошла в паненки, Марися? — спросила бабка Ганна лукаво. — В имении бы жила, нас бы на панщину гоняла, а?
— Обижаете меня, — потупилась Марися. — Паны сами по себе, а мы — сами. Мне и в хате хорошо, лишь бы всем вместе жить!
Последними у Нестеркиной хаты остались братья Гаврила и Кирилла да дед Тимоха, который сам идти не мог и ждал, сидя на телеге, когда братья домой поедут и его по дороге завезут.
— Марися, — сказал Гаврила, — ежели тебе что понадобится… Трясун обижать будет либо еще…
— Нам скажи только, — не дав брату закончить, произнес Кирилла и взмахнул тяжелым, литым кулаком, — мы поможем.
— Спасибо, — улыбнулась Марися. — Трудно будет — позову.
— Не забывай, — прошамкал дед Тимоха, — ты дочь мужицкая и должна пана перехитрить, слышь, Марися?
— Постараюсь, дедусь! — весело ответила девочка. Телега заскрипела по улице…
Оставшись одна, Марися согнала улыбку с лица. Что-то будет завтра? Тату бы сюда, вот бы кто во всем разобрался! Трясун, конечно, постарается отомстить за сегодняшнее. Уж такое придумает — не отгадаешь.
Но Трясун был озабочен и растерян: как сделать, чтобы уж точно дочку Нестеркину унизить?
— Ноги моей в деревне больше не будет! — ругался Печенка. — С девчонкой-малолеткой не управились! Позор на все. дворянство! Мужичье какое-то, бабы, шепчутся, смеются. Нет уж, сам заварил —
