СОЧУВСТВОВАТЕЛЬ
Кузьма Прохорович попал ко мне в Клуб прилипал не сразу. Для этого Кузьме Прохоровичу понадобилось лет пятнадцать.
Наметил я его кандидатом в действительные члены еще во время Великой Отечественной войны. Он в те боевые дни руководил, как он сам хвастал, «на полную мощность» какой-то организацией, имел, как положено человеку его круга, «броню» от призыва в армию. В обязанности Кузьмы Прохоровича входил ремонт разрушенных в результате бомбежек домов и вообще все прочие жилищные дела. Работа сложная и трудная. В том случае ежели ее, конечно, добросовестно выполнять. Но Кузьма Прохорович не торопился дело делать. Безответственные наскоки людей, оставшихся без крова, он вдохновенно отражал своей любимой фразой:
— Война, ничего не поделаешь, товарищи! Приходится потерпеть малость! Прежде всего — фронт. А уж потом наши тыловые дела-делишки и ваше в том числе. Понимать надо! Сочувствую всей душой и даже больше, но помочь ничем не могу! Вот так... Прощевайте!
Когда война закончилась, Кузьма Прохорович переменил работу.
На новой должности — в каком-то тресте — он освоился быстро и, привычно отбиваясь от посетителей, внушительно басил:
— Восстановительный период, товарищи, ничего не поделаешь. Приходится потерпеть малость! Прежде всего восстановление нашего разрушенного народного хозяйства. А уж потом все прочие дела-делишки и ваше в том числе. Понимать надо! Сочувствую всей душой и даже больше, но помочь пока ничем не могу. Вот так... Прощевайте!
Через несколько лет после отмены карточной системы я столкнулся с ним в некоем хитром учреждении, от которого зависели жилищные дела громадного района. Кузьма Прохорович выглядел по-прежнему блестяще, и его сочный, аппетитный басок по-прежнему бархатно вещал:
— Ничего не поделаешь, товарищи, все силы брошены на великие стройки. Придется потерпеть малость. Прежде всего ГЭС, лесозащита, мирное использование атомной энергии. А уж потом все прочие дела-делишки и ваши в том числе. Понимать надо! Сочувствую, сочувствую, дорогой товарищ мой, всей душой и даже больше, но помочь пока ничем не могу. Вот так... Захаживайте, всегда рад!
Совсем недавно услышал я Кузьму Прохоровича в приемной председателя одного крупного совнархоза. Самого председателя не было, и «сочувствователь», не знаю уж на каких правах, вел прием посетителей:
— Забота о народе, дорогой товарищ, прежде всего! Приходится нам всем потерпеть малость. Прежде всего больше товаров и продуктов населению, а уж ваши личные дела-делишки насчет того-прочего, чего купить в магазинах нельзя, — дело десятое. Понимать надо! Сочувствую, сочувствую, дорогой товарищ, всей душой и даже больше, но помочь пока ничем не могу... Потому сейчас главное — забота о вас, дорогой товарищ. Заходите, будьте здоровы, чадам и домочадцам привет... Следующий!
Если прежде я сомневался в Кузьме Прохоровиче — а вдруг человек исправится, осознает, перекуется, — теперь окончательно убедился: данного прилипалу только увольнение исправит. Сочувствую его семье и друзьям всей душой и даже больше, но ничем иным, пожалуй, помочь ему нельзя. Вот так...
СИЛА ЛЮБВИ
— Ниночка, я полюбил вас с первого взгляда, вы знаете. Раньше такая любовь считалась сомнительной, легкомысленной, но в наш век, век космических свершений, даже поцелуй со скоростью звука и тот не сегодня-завтра будет считаться скучным, вялым.
— Но-но, осторожнее...
— Гм, опять полное недоверие! Ах, если бы вы могли понять, как я вас люблю!
— Как именно?
— Безумно, безотчетно, безмерно! Фантастически! Слепо! Знаете что? Я без вас на данном этапе жить не могу! Вот!
— Неужели так-таки совсем и не можете?
— Ниночка! Златокудрое мое сокровище! Умоляю: испытайте мои эмоции. Ради вас я готов на все. На любой подвиг... Приказывайте! Ну, что я должен совершить? Что?
— Вот уж, право, не знаю...
— На Луну меня пошлите! На Марс! На Венеру! Хоть сию секунду! Ракету мне, ракету!
— Зачем же беспокоить планетную систему... Можно найти что-нибудь и полегче.
— Конечно, можно. Хотите, я вам куплю телевизор последней модели! Или холодильник? Кроме меня, никто не достанет!
— Что вы, такой жертвы я не приму. Это же подвиг!.. Нет, с меня вполне хватает и старого телевизора и прежнего холодильника.
— Ну, Ниночка, дорогая... Ну, хотите, я из окна ради вас выпрыгну?
— Из окна? Вы?!
— По одному вашему слову, моя златокудрая богиня!
— Да?! Прыгайте.
— Что?
— Прыгайте.
— То есть... как?
— Так. Из окна. Вы же сами предложили.
— Ха-ха-ха...
— Что тут смешного? Я говорю вполне серьезно. Ведь это испытание ваших чувств ко мне.
— Ха-ха! По глазам вижу — шутите, дорогая! Ну, серьезно так серьезно: вы будете довольны, если я расшибусь в лепешку?
— Если не прыгнете, вы лгун. Я буду называть вас трусливым сердцеедом.
— Ах так! Ладно же! Я сейчас брошусь... Сию секунду...
— Но почему вы идете не к окну, а к двери?
— Да, Нина, ведь у нас на сегодня есть билеты! Балет! На льду! А если я... того... то вы вместо Дворца спорта поедете провожать меня в последний путь, во Дворец пепла, хе-хе!
— Вы будете прыгать?
— Я вас люблю, Нинуся... Нинунчик... Нинусинька... Я колеблюсь исключительно в ваших же интересах. Ведь вас затаскают по следственным органам: как упал такой-то, почему упал, отчего вы его не удержали... Представляете, дорогая: вы обвиняетесь в подстрекательстве меня к самоубийству! Ужас!
— Откуда же милиция узнает, что я виновата?
— А моя записка? «Прошу в моей смерти винить жестокое сердце красавицы Н.».
— Вы будете ее писать во время полета?
— Зачем же, сейчас напишу.
— Пишите.
— К чему?
— А вы уже забыли, что хотели ради меня прыгнуть вниз?
— Так-то вы меня любите, Нина Алексеевна! Боже мой, как я в вас ошибался! Вы просто садистка какая-то... И это при таком ангельском личике! Бр-р-р! Счастливый случай спас меня от любви к вам. Я горжусь тем, что вовремя вскрыл вашу мелкую сущность. Прощайте и ловите других в свои сети...
