Не проходите мимо

знаешь! - усмехнулся старичок. - Очень просто, - сказал Вася, небрежно, одним пальцем, ведя машину, даже домработницу и ту профсоюз к себе принимает, хоть она у частного лица служит... А нас у хозяина двадцать человек. А как по закону положено? Если на любом предприятии имеется более шести, кажется, членов профсоюза, то они объединяются в низовую профгруппу... А там уже и местком и все такое прочее. - Больших денег стоит такой персонал, - сказал Юрий. - Фонд зарплаты, наверное, не один десяток тысяч составляет. Деревья расступились, и машина подкатила к светло-синему высокому забору. Из-за него виднелись двухэтажные резные хоромы с петушками на гребне крыши. - Отгородился от жизни, - вздохнул Юрий. - Чтобы поменьше заглядывали в душу те, кто не имеет дач и заборов. - Это, во-первых, для творческой обстановки, - сказал Вася, - во-вторых, не от народа, а от знакомых, а в-третьих, слезайте, дорогие гости, приехали... Дальше ворот никого посторонних возить не имею права... Пелагея Терентьевна и операторы вышли из машины. Садовник, по-прежнему общительно улыбаясь, вылез тоже, помахал ручкой Васе, и автомобиль уехал к другим, невидимым с дороги, боковым воротам. Главный въезд был увешан грозными надписями; 'ЗЛЫЕ СОБАКИ', 'БЕЗ РАЗРЕШЕНИЯ НЕ ВХОДИТЬ', и 'ПРИЕМ ПО ПОНЕДЕЛЬНИКАМ ОТ ДВУХ ДО ТРЕХ'. Мартын сильно постучал в дубовую, крепостного образца калитку. В разных концах Бомаршовки тренированными голосами залаяли псы. Показался сторож. - Дед Аким, - пояснил садовник. - Так сказать, первая инстанция. Здорово, дидусь! Вот гостей привез. - Гости - это хорошо, - откликнулся Аким. - А хозяин-то про них знает? Или они так прибыли, самотеком? Тогда не примут. Творят они нынче, с утра творят... - Это родственники, - понизив голос, сообщил садовник. - Я гак понял, что нашего молодого хозяина невесты родная мать. - Ну, насчет родственников это еще не известно, - бросила Пелагея Терентьевна. - Никого не приказано, - грустно сказал дед Аким. - Сегодня творческий день объявлен. Приезжал тут один родственник, не то двоюродный, не то молочный брат. Сегодня не пустили. У хозяина настроение на литературу. Я вам лучше управляющего вызову... Почуяв чужих, собаки лаяли, не жалея глоток. Сторож повернулся спиной к гостям и, по всей видимости, не собирался двигаться с места. - Как же дидусь управляющего-то вызовет? - заинтересовался Мартын. - Или сигнализация у них? - У нас дело поставлено, мил-человек, - захихикал садовник. - Здесь свой телефонный коммутатор имеется. - Мне что! - продолжал бормотать сторож. - Я бы всех пускал сразу... Да выговор будет по профсоюзной линии. Покушение, мол, на нарушение... Эх! Калитка распахнулась, и за ворота вышел мужчина в синей униформе. - Здравия желаю, Пал Палыч, - поклонился садовник. - Управляющий! - шепнул он операторам. Павел Павлович внимательно оглядел прибывших и начал допрос: - Вы насчет объявления в газете? Хотите продать скаковую лошадь? Или гобелен? Вы, наверно, из комиссионного... Тогда проходите... Или, может, вы представители обкома профсоюза? - Нет, мы по личному делу, - сказал Юрий, дымя трубкой. - Ага, догадался: вы начинающие. Так и доложить Альберту Дормидонтовичу? - Доложите Дормидонтовичу, - сказала Пелагея Терентьевна, - что приехала мать его знакомой, Пелагея Калинкина. И что она уже четверть часа стоит на солнцепеке у ворот. - Господи! - засуетился управляющий. - Не признал! Кто ж вас узнает - на вас не написано, что вы теща нашего молодого.. Простите великодушно! Аким! Пропусти без формальностей. Отворяй ворота! Управляющий побежал отгонять псов. Прибывшие прошли к застекленной веранде дачи. Навстречу им выскочил какой-то молодой человек. - Я же приказал не открывать, - закричал было он, но, увидев Пелагею Терентьевну, воскликнул: - Какой сюрприз! Простите, я вас принял за других. Какая умопомрачающая радость! А Веры с вами нет? Здравствуйте, рад вас видеть на нашей вилле. Это был Альберт. Операторы не сразу узнали его. Драматургов сын не был похож сам на себя. На нем не было обычного ярко-клетчатого, как шахматная доска, ворсистого долгополого костюма. Исчез техасский галстук. Приказали долго жить удалая тарзанья грива и крысиные усики. Заметив удивление операторов, Альберт пояснил: - Знаете, в последнее время шагу нельзя ступить: каждый красногорский мальчишка кричит: 'Стиляга! Плесень!' Подумаешь, эрудиты - начитались газет... Вот видите, пришлось перестроить прическу, сшить новый костюм. Теперь даже 'Красногорская правда' не придерется. Альберт болтал без умолку. Он провел операторов и Калинкину в комнату, усадил их в легкие плетеные кресла и сказал, что сейчас выяснит, когда папа сможет оторваться от работы. Юрий усиленно задымил трубкой. В дверь гостиной несколько раз, беспокойно принюхиваясь к дыму, заглядывал какой-то человек в брезентовом костюме, очевидно начальник пожарной охраны хором Дормидонта Сигизмундовича. Комната, где расположились гости, была оклеена бело-желто-зелеными обоями. Эти же обои, напоминавшие яичницу глазунью, заправленную зеленым луком, украшали коридор и соседнюю комнату. Под ногами высокой травой стлался ковер. Все говорило об уюте и спокойствии. Только телефон на столе нервничал. - Хэллоу, - поднял трубку Альберт. - Да, секретарь Бомаршова слушает. Мастерская? Очень рад. Надо срочно приехать и отремонтировать три пишущие машинки: на всех стерлась буква 'я'. Четвертая тоже может отказать, и тогда знаете, что будет с мировой литературой? Нет, я вас не путаю. Просто предупреждаю. И захватите с собой монтера... Видимо, на лицах операторов и Пелагеи Терентьевны было написано столько любопытства, что Альберт счел необходимым, положив трубку, объяснить им: - Мы продолжаем телефонизацию дачи и окружающих помещений: гаража, оранжереи, кухни... Теперь дело за разработкой номеров: папин кабинет, конечно, номер один. Ванная - номер два. Мой кабинет - номер три. И так далее. Сегодня все будет закончено. А пока готовы лишь две линии - от ворот к бухгалтерии и от меня к папе. Это неудобно. Представляете, а вдруг папа решит творить в ванной? Раньше приходилось ему туда приносить машинку, карандаши. А теперь он может диктовать по телефону стенографистке. Это моя идея! Теперь все будет олл, как говорится, райт! Пелагея Терентьевна и операторы сидели молча. - Пройдемте на террасу, там недалеко папин кабинет, - сказал Альберт вставая. - Прошу вас, джентльмены! Операторы не тронулись с мест. - Вы это к кому обращаетесь? - спросил Юрий, нарочито оглядываясь. - К вам, - сказал Альберт. - Прошу вас, товарищи! Юрий и Мартын пошли на террасу. Бомаршов-младший взял со стола колокольчик - старомодную бронзовую даму в широком звучащем кринолине, взболтнул даму несколько раз, и на звонок прибежала какая-то женщина в простом сатиновом платье. - Пойдите к папе и послушайте, - сказал Альберт, - творит он или думает. Женщина скептически хмыкнула и ушла. - Можете поглядеть альбом мировых кинозвезд, - гордо сказал Бомаршов-младший. - Ни у кого в области такого альбома нет. Альбом был тяжел, грузен и походил издали на мраморную плиту. Калинкина и операторы от киноастрономии отказались. Говорить было не о чем. Вошла женщина в сатиновом платье и, поглядывая на Пелагею Терентьевну, сказала: - Дормидонт Сигизмундович смотрят в потолок. Заняты ужасть! - Ну, тогда можно, - заключил Альберт и снял трубку. - Первый. Папа, чрезвычайное событие: приехала мама Веры и хочет с тобой поговорить. И еще два оператора из киностудии они снимают твой фильм. Через пять минут? Хороню. - И, обращаясь к гостям: - Вам повезло. Через пять минут папа вас примет. Пойдемте к его беседке, чтобы быть наготове. За Юрием, беспокойно дымящим трубкой, следовал, как тень, человек в брезенте. - Что вы волнуетесь? - сказал Можаев. - Со мной пожара не будет. - Он правильно волнуется, - пояснил Альберт: - он несет материальную ответственность, если мы сгорим. У нас как в лучших домах. Все олл, как говорится, райт! Гости и личный секретарь спустились с террасы в сад и пошли по усыпанной битым кирпичом аллейке вглубь липовых зарослей. Среди деревьев раздавалась трескотня пишущей машинки, в какие-то введенные в заблуждение кузнечики отвечали ей с полянки. - Папа почти никуда не выезжает, - сказал Альберт, - он даже кино смотрит дома - у нас есть комнатная киноустановка. Нам привозят любые фильмы, по заказу. Иногда мы ездим на пляж - когда у папы нет творческого настроения. Но в основном он думает. Машинка замолкла, Молодой Бомаршов сделал стойку - прислушался: машинка молчала. - Папа, можно? - Да, - ответили из беседки. - Прошу вас, Пелагея Терентьевна, - сказал Альберт, распахивая застекленную дверь. - А вы, - добавил личный секретарь, оборачиваясь к операторам, - вы можете погулять по аллее, пока папа беседует. - И выпить водички, - добавил Мартын, подходя к фонтанчику. Фонтанчик для питья был сделан в виде женской мраморной головки. Издали казалось, что пьющий целуется со статуей. Альберт волновался все больше. Очевидно, его очень интересовал разговор в беседке. Наконец, махнув рукой на светские условности, Бомаршов-младший крикнул операторам: - Простите, у меня спешные дела, я вас кликну, когда папа освободится... и галопом помчался к папе. На лужайке, среди зарослей жасмина, сидело человек пятнадцать. Операторы остановились у кустов. Собравшиеся не обращали на посторонних никакого внимания. - '...а также не на высоте обслуживание товарища Бомаршова водными процедурами, - читал по бумажке свое выступление какой-то толстяк в костюме пижамной расцветки. - Второго июня, например, товарищ Бомаршов забыл сюжет только что придуманной новеллы из-за того, что вода, в которую он опустился при погружении в ванну, была слишком горяча...' Это недопустимо, товарищи! Юрий прицелился объективом. Треск камеры заставил пижамного толстяка прервать речь. Он грозно двинулся к Можаеву. - Почему? По какому праву? На каком основании? - затарахтел он. - Мы операторы, - сказал Юрий. - Снимаем