фильм по сценарию товарища Бомаршова. Ясно? Продолжайте собрание и не обращайте внимания на аппарат, а то придется переснимать. Толстяк в мгновение ока очутился на прежней позиции и продолжал свою речь, изредка косясь в сторону операторов: - По линии кулинарии у нас обстоит благополучно. Если в прошлом году в суточный рацион товарища Бомаршова входило четыре тысячи калорий, то в этом году мы добились уже шести тысяч. Значительно увеличился состав витаминов. Если в четвертом квартале прошлого года Дормидонт Сигизмундович потреблял витамина А... - Интересно, кто эти люди? - пробормотал Юрий. - Март, ты согласился бы работать чистильщиком обуви у писателя-частника? - Это уж чересчур, - обиженно улыбнулся Благуша. - Что ты все переходишь на личности? Вот садовник, бывший торговец, он здесь на месте. - Эти деятели, - продолжая съемку, сказал Юрий, - наверное, или из уволенных с предприятий прогульщиков, или такие типы, которых боятся на работу в приличные учреждения брать... Члены профсоюза при писателе Бомаршове! - Товарищ Можаев! Товарищ Благуша! - послышался голос Альберта. - Папа ждет вас! Альберт показался из-за поворота аллеи, подозрительно взглянув на расчехленный аппарат. Операторы направились к беседке. - Хуже по литии юридической, - доносился до них голос толстяка. Юрисконсульт сумел выиграть за прошлый год лишь семьдесят пять процентов конфликтных исков к издательствам. Из них за непошедшую продукцию Дормидонта Сигизмундовича - тридцать семь и чечыре десятых процента. Как ведется массово-воспитательная работа? Организован кружок по изучению произведений товарища Бомаршова... У 'Водяного поцелуя' стояла Пелагея Терентьевна. Она была явно взволнована разговором с Бомаршовым. - Мы и про кино поговорили, - произнесла Калинкина, когда операторы поравнялись с ней. - Я ему все выложила. Если уж вы, мол, о нас писать захотели, надо было хотя бы несколько раз в гости зайти. Познакомиться поближе. - Ну, а он что? - спросил Юрий. - Поклялся? - Какое там! - махнула рукой Калинкина. - Подбоченился фертом и говорит: 'Вы меня не агитируйте: я сам соцреалист с 1917 года!' Вот и попробуй поговори с ним. - Придется все-таки попробовать, - запальчиво произнес Юрий. - Ступайте. Он вас ждет, - сказала Пелагея Терентьевна, опускаясь на скамейку. - А я здесь от него отдохну. - Как свадебные переговоры? - шагая к беседке, спросил Можаев Альберта. Договорились о засылке сватов? - У нее странноватые взгляды на жизнь, у этой милой Пелагеи Терентьевны, осторожно начал Альберт. - Она несколько прямолинейна... У меня сложилось такое, может быть, впрочем, ошибочное мнение, что они С папой не пришли к соглашению... Альберт подбежал к беседке и распахнул дверь. - К тебе, па, операторы, - сказал Бомаршов-младший. - Те самые, что снимают фильм о Калинкиных... Пускать? Заходите. Благуша и Можаев вошли в беседку. На стенах висели большие снимки различных памятников писателям: Пушкину, Лермонтову, Островскому, два Гоголю и другие. Сам Дормидонт Сигизмундович стоял у распахнутого окна в позе московского памятника Пушкину - наклонив задумчиво голову, одна рука сзади. - Пожаловали зачем, по какому поводу? - спросил он и переменил позу. Теперь он стоял так, как бронзовый Горький на площади Белорусского вокзала в столице. Только трости не хватало. Бомаршов оказался человечком маленького роста. И вся обстановка в его кабинете-беседке тоже была соответствующе мелких габаритов. Граждане нормального роста чувствовали себя тут ненормально. Волосы у Бомаршова были длинными, подстрижены и зачесаны на пробор а-ля Николай Васильевич Гоголь. Бородку он заимствовал у Льва Николаевича Толстого. Окал Дормидонт Сигизмундович, как Горький, перемежая фразы легким покашливанием, как Чехов. В беседке витал легкий коньячный запашок. - Чем могу?.. Кхе-кхе... - повторил вопрос литбоярин. 'Трудно быть облклассиком, - подумал Юрий, - какую работу над собой пришлось провести!' Мартын доложил: - Да вот, Дормидонт Сигизмундович, снимаем фильм по вашему сценарию, и получается дуже много серьезных затруднений. - А у меня все написано! Подробно! - сказал Бомаршов, садясь в креслице и приглашая жестом гостей тоже садиться. Усевшись, он сразу принял позу, в которой запечатлен драматург Островский, вот уже много лет сидящий в своем гранитном кресле возле Малого театра в Москве. Беседа прервалась звонком телефона. - Да, я, - сказал Дормидонт Сигизмундович. - Выступить перед рабочими Кожкомбината? Не могу. Сколько? При чем здесь деньги? У меня просто нет времени... Что вы мне твердите - рабочие, рабочие... А я перед буржуями никогда не выступал... Да. И вообще, я болен! Когда разговор с Кожкомбинатом окончился, Юрий, едва-едва сдерживаясь, чтоб не вскипеть окончательно, рассказал Бомаршову о тех фактических неточностях, которые мешают съемке, о мнении Пелагеи Калинкиной, об уже проведенной работе. - Я замечаю, что вы слишком критически настроены, - сказал Бомаршов. - Вам бы фельетончики писать, даже манера разговора такая... Конечно, вам снимать серьезную киноэпопею трудно. Вам дай волю - весь фильм превратите в фельетон, а? - Там будут элементы кинофельетона, - согласился Юрий, - это обогатит картину, расширит рамки... - Делайте так, как написано в сценарии, - указал Бомаршов. - Кинопортрет ли это, кино ли очерк, - раз там стоит моя фамилия, то отвечаю за него я. И извольте снимать так, как я написал. Вы меня поняли? Впрочем, не вам судить меня, а истории. История сама выберет металл, из которого она отольет мои инициалы. Но мы уклоняемся от дела, а мое время дорого. Творчество - трудоемкий процесс. И Бомаршов, наклонившись вперед, принял положение, в котором находился Гоголь на своем бывшем памятнике. - Как в центре? - спросил вдруг Бомаршов. - Наверное, пытаются меня предать забвению? Что-то некрологи на подпись не присылают... - Мы как-то далеченьки от литературных кулуаров, - с остатками почтительности сказал Мартын. Его почему- то магнетизировало присутствие человека с известным именем. - Мы больше по кино... А студия вам ничего не пишет о сценарии - замечания, указания? Мы пробовали мастерить все, как у вас, но целиком это невозможно. - Вот именно! - веско сказал Бомаршов. - Мастерство надо иметь, мастерство, молодой человек! А студия? Что мне студия? Я сам себе студия. Мои мысли - моя собственность. Искажать их не позволю! - Да, но они не всегда соответствуют правде... - жестко сказал Можаев. Вы ведь не видите ничего дальше своего забора. Откуда вам знать, как живут простые смертные? Вот хотя бы ваш сценарий... Где в нем правда жизни? - Правда живет в моем сердце, и она там преломляется в зависимости от жанра... А дерзостей я не потерплю. В моем лице вы оскорбляете всю литературу, - и он принял горделивую позу памятника неизвестному гению. Звуковой вариант тоже будет? А жаль. Погибнет живое слово - ведь самая сильная сторона моего дарования, как писала 'Литэнциклопедия', - это стиль... И, встав в гордую позу памятника самому себе, продолжил: - Гениев сейчас нет. Титаны спят. Приходится нам делать литературу. Наша когорта - это алмазный фонд! Государственное достояние! Писатель презрительно взглянул на Можаева и, подойдя к окну, снова принял позу пушкинского памятника. - А в сценарии все равно придется многое менять, - настаивал Юрий. - Ни в коем случае, - сказал Дормидонт Сигизмундович, - слово, написанное Бомаршовым, не вырубить и отбойным молотком. Вы мне не нравитесь, молодой человек. - Я польщен этим, - усмехнулся Юрий, бросив взгляд на Благушу. Кажется, он одержал двойную моральную победу; Март смотрел на писателя уже с явным осуждением. - Как говорят у нас в Виннице, - дерзко сказал Благуша, вставая с табуретки-лилипута; - 'прийшли непрохани, то й пидем некохани'... Пелагеи Терентьевны и Альберта в парке не было видно. Операторы прошли по аллее до дачи. Возле парадного стояла машина, на которой операторы и Калинкина полчаса назад приехали в бомаршовскую усадьбу. Шофер Вася сидел в сторонке на пеньке и вклеивал марки в профбилеты очевидно, его выбрали казначеем месткома... - Вася! Отвези гостей в Кудеяров! - приказал Альберт. - Я тоже скоро приеду туда. Ну, а как вам понравился папа? - Передайте ему, что у него уши, как у героя Апулея, - сказал Юрий, - а брови - типичный Гончаров. - Спасибо, - поблагодарил Альберт, - папа будет очень доволен. Недавно один знакомый увидел его в саду босым и умилился: 'Дормидонт Сигизмундович, вы как Лев Николаевич'. У папы целый день потом было хорошее настроение. Сторож Аким степенно отворил ворота и, перемигнувшись с шофером, спросил: - Ну как, сподобились до личного свидания? Каков хозяин-то наш? - Но-но, юноша! - пригрозил Альберт. - Еще одно слово - и уволю на все четыре стороны. Распустился народ! - Да я и сам от вас уйду, - молвил сторож. - На любую работу поступлю ей-богу, государству больше проку будет. А то мне домовладельцы и до революции надоели. Машина выехала на дорогу,
Фельетон пятнадцатый
ДВА РАЗА ВОКРУГ ЗЕМНОГО ШАРА
Кудеяров украшали, как елку под Новый год. Все, что могло сверкать, блестеть и привлекать внимание, было использовано для оформления. Фантазиям местных декораторов и администраторов предоставлялись самые широкие возможности: и. о. предгорсовета Закусил-Удилов, получив указания из области вплотную заняться благоустройством и озеленением, приказал в двадцать четыре часа придать городу столичный вид. - Эх, если бы я был председателем, - вздыхал Закусил-Удилов, - вот бы развернулся! А то все-таки и. о. Надо сказать, что Закусил-Удилову в жизни не особенно везло: всегда и везде он был и. о., врио, заместитель, помощник. Злой рок! Даже в инициалах своих Игорь Олегович видел перст судьбы: 'Быть, мол, тебе и. о. до скончания века!' - Эх, если бы мне полноценное звание, - говорил Закусил-Удилов, -
