— Вот-вот, совсем овечка! — иронически подтвердил Валерий. — Только с острогой на икроносную рыбу ходит, божья тварь...
Лутак покачал головой.
— И откудова только у вас, Франчуков, столько черной злости? Все мало вам, все боитесь, что люди сытыми будут...
«Ну что с ним говорить, с этим баптистом!» — подумал Валерий. А Григорий Каленикович и не ждал ответа. Повернулся и зашагал к гаражу, возле которого свертывал цигарку Клим Штанько.
— Шо это вы кульгаете, Григорий Калепикович? — донесся насмешливый вопрос Штанько. И ответ Харитошиного отца:
— Поверишь, Климушка, третий день с постели не встаю, как собака с перебитыми ногами. Радикулит в гроб загонит, помилуй бог...
Дома никого не было, ни матери, у которой сегодня вечерние уроки, ни отца, и Валерий даже обрадовался этому: никто не помешает завалиться на диван со свежим номером журнала «Юность». Но в этот день он читал рассеянно, в голову все лезли события прошедшего дня, и снова его охватило непонятное беспокойство, когда он вспомнил об услышанном выстреле. Где это, интересно, стреляли? Скорее всего выстрел донесся из заповедника, рощицы которого зелеными островками разбросаны по степи среди бесчисленных озер. И тут Валерий вспомнил, что именно сегодня ночью отец с Бондаренко собирался в засаду.
Когда возвратилась мать, Валерий уже сидел за учебниками. Она сразу спросила, не приходил ли отец, и видно было, что его отсутствие удивило ее и обеспокоило.
— Что это он так задержался?
Можно было поделиться с ней своими догадками, но Валерий воздержался. Это ведь была чужая тайна, и он не хотел открывать ее. Но шли часы, уже был поздний вечер, а отец все не возвращался, и Валерий, взволнованный не меньше матери, решительно поднялся.
— Схожу к Бондаренко, — сказал он. — Может, отец у него.
— Сходи, сынок, — согласилась мать, — только скорей возвращайся.
В эту минуту из сеней послышался шум открываемой двери.
— Наконец-то! — обрадовалась мать.
Но в комнату вошел Бондаренко.
— Добрый вечер. А где ж хозяин? — спросил инспектор.
Бондаренко ждал отца с семи вечера и вот не выдержал и пришел.
Мать обессиленно опустилась на стул.
— С рыбаками поговорю, — сказал Бондаренко. — Только особенно и волноваться незачем. Егор Павлович не тот человек, с которым может случиться худое...
Однако Валерий видел, что Бондаренко и сам очень озабочен.
— Вы оставайтесь дома, — предложил Бондаренко, — а мы с Валеркой пойдем к рыбакам. Только, Евгения Васильевна, голубушка, без паники. Рыбак задержался на реке — невидаль какая...
Однако ни в ту ночь, ни в последующие дни отец не возвратился.
Недели две рыбаки искали отца по всей реке до самого устья, но безуспешно. Не была обнаружена и моторная лодка Егора Павловича. Будто ко дну пошла вместе с хозяином.
Из города приехал следователь. Это был совсем еще молодой человек, лет двадцати пяти, с коротко остриженной светлой головой. Недели две он прожил в селе, говорил со многими рыбаками, односельчанами Егора Павловича, интересовался, с кем тот дружил и с кем враждовал. С людьми он говорил как-то уж слишком обыденно, будто со старыми знакомыми, которых давненько не видел, а вот сейчас встретил и душевно рад этому. И поэтому, возможно, не было заметно, что Виктор Емельянович, как звали следователя, интересуется жизнью села и жителей его с какой-то специальной целью, а не из простого человеческого любопытства.
Только в редких случаях и всегда совершенно неожиданно для Валерия куцые светлые брови следователя хмурились, рисунок рта становился более резким и жестким, и тогда на лице Виктора Емельяновича появлялись черты человека настойчивого и решительного.
Сам Валерий словно повзрослел за эти дни и, как все говорили, стал еще больше похож на отца. Валерий не хотел верить, что отец погиб, не мог в это поверить, хотя всю неделю сам ходил по реке с поисковой группой, обшарил оба берега от села и до устья реки. Валерий похудел, почернел, в уголках крепко сжатого рта появились морщины — свидетельницы горестных раздумий, недоумения и неизбывной боли.
Как могло случиться, что его отец, такой еще молодой и сильный, такой отважный и добрый, вдруг ушел из жизни? В это нельзя было поверить! Но шли дни, а Егор Павлович не возвращался. Он исчез, исчез, казалось, бесследно.
Много в эти горькие дни думал Валерий о том, как отец относился к людям, к жизни, к нему, своему сыну, и к матери. Все односельчане вспоминали Егора Павловича с большим уважением, и Валерий мысленно дал себе слово жить так, как отец. Да, он должен работать, решил Валерий. Он перейдет в вечернюю школу, будет учиться и работать. Как и отец, он станет рыбаком. Таким же отважным, сильным и справедливым. И как отец, он будет помогать инспектору Бондаренко в его трудной борьбе с браконьерами. Они бесчестны, как воры, и коварны, как пауки. Отец так и называл их и нисколько не боялся. И он, Валерий, не боится и пойдет по следам отца. Валерий так и сказал инспектору, когда тот спросил о его дальнейших намерениях.
Следователь уехал, так и не раскрыв тайну исчезновения отца. Но перед отъездом он снова пришел к Франчукам. Мать показывала ему семейные фотографии, тетрадку с записями отца и даже его письма. И на прощание, так и не сказав, что же он думает о случившемся, Виктор Емельянович только вспомнил народную поговорку:
— Правду в сучок не засунешь, Евгения Васильевна.
Из этих слов Валерий заключил, что Виктор Емельянович все же что-то знает. Может быть, пригодилось сообщение об услышанном выстреле. Виктор Емельянович очень внимательно отнесся к рассказу Валерия.
— Хорошенько вспомни, — настойчиво требовал он, — время, когда ты услышал выстрел.
У Валерия часов не было, и он мог лишь сказать, как высоко стояло солнце.
— Мне кажется все же, что стреляли в заповеднике, — неуверенно говорил Валерий.
— Но Егор Павлович был на реке, — напомнил следователь. — А кто мог стрелять, как ты думаешь?
Валерий пожал плечами.
— Можно спросить наблюдателя. Это как раз участок Андрея Потаповича.
Валерию хотелось рассказать, как он встретил в заповеднике Григория Калениковича с ружьем. Но тут же вспомнил строгий наказ отца никому не говорить об этом. Теперь, когда отца не было, каждое его слово приобретало особое значение, и он промолчал о Лутаке. К тому же было ясно, что в тот злосчастный день Григорий Каленикович не мог забраться далеко — ведь Валерий его встретил ковыляющим с палочкой на колхозном стане.
— А как отец относился к Лутаку? — неожиданно спросил следователь, будто догадался, о чем думает Валерий. — Говорят, он не любил его.
— Отец совсем недавно спас жизнь Григорию Калениковичу.
— Вот как! — удивился следователь. — Никто мне об этом не говорил.
Валерий рассказал, как было дело.
— Только отец действительно недолюбливал Штунду. За жадность. Отец говорил, что сытый волк смирнее ненасытного человека. А Григорий Каленикович прямо ненасытный. Он всегда так радовался, когда зимой случался замор.
— Чему же он так радовался?
— Можно было таскать угоревшую рыбу сколько душе угодно, а Штунде только это и нужно.
