— И откуда вы все знаете? — Севка весь вечер восхищался новым знакомым.
— Набор слов, — продолжал Изместьев. — По очереди, строго по одному. Там, в сторожке, вас интересовало, зачем я исписываю лист. Причем разными, будто бы не связанными друг с другом словами. Теперь понятно?.. Он отвечает. Тоже словом. Любым. Первым попавшимся, какое придет в голову. Мы с вами фиксируем время и степень волнения… Метод ассоциативный… Если предъярляется обыкновенное слово, не связанное с печальным событием, то и отвечает он обыкновенно. Строго детермннированно-здесь нет ничего случайного… А вот когда предъявляется слово, которое вызывает аффективное воспоминание, тогда, во-первых, все сильно тормозится. Во-вторых, ответ с явными признаками возбуждения. Заминки, многословие. Ответ, как правило, примитивнее, чем обычно. И в-третьих — окрашенная реакция… Кроме того, словесный ответ напрямую связан с мышечным действием. Надо бы измерять еще и усилие — например, нажим руки. Простенький прибор. При возбуждении сила сжатия увеличивается, и стрелка дрожит, скачет или плавно идет вверх. К сожалению, прибора у нас с собой нет, и поэтому, Ваня, возьмешь его руку в свою — вот так — и последишь, что с нею будет происходить. А ты, Всеволод, помимо магнитофона, будешь еще и записывать его ответы.
— Он же не говорит.
— Это моя забота, В крайнем случае, постараюсь прочесть по губам. Ваше дело — точно фиксировать. Вот ручка, бумага. И не забудьте про магнитофон, надо вовремя перевернуть кассету… Кажется, ничего не упустили… Пошли?
— Что-то неохота, — замялся Иван.
— Вот это новость. Почему?
— Фигня какая-то.
— Ага, — смущаясь, поддержал приятеля Севка. — Вообще-то похоже на издевательство.
— Ну, богатыри, — возмутился Изместьев. — Приехали… Я же вас предупреждал.
— А если окочурится?
— Исключено.
— Да ну, — упрямился Иван. — Неохота.
— Послушайте, молодые люди. В конце концов, это необходимо прежде всего вам. Подумайте хорошенько. Иного способа доказать его вину нет.
— А мы не видели, как он убивал.
— Еще не легче… Вы мне не верите? Тогда зачем мы сюда пришли?
— Да верим, — кисло сказал Севка. — Верим.
— Ведь главное, чего мы добиваемся: его почти наверняка не смогут судить. В результате — некого судить! Вы понимаете? Не-ко-го!
— Ладно, — сдался Иван. — Аида.
И они понуро направились в комнату.
10
Тужилина молилась в красном углу.
— Евдокия Николаевна, нет ли у вас каких-нибудь дел по хозяйству?
Тужилина за спиной показала Изместьеву кукиш.
— Понятно, — сказал Изместьев. — Бастуем, — и пододвинул табурет к постели больного. — Павел Никодимыч? Как вы себя чувствуете?
Иван устроился с магнитофоном у изголовья, а Севка, оседлав лавку у окна, старательно разгладил перед собой лист бумаги и в ожидании начала смачно прихлопнул его ручкой.
— Господи, — прошептала Тужилина. — Что надумали?
— Я попрошу вас выйти.
— А что ты распоряжаешься? Ишь. Я в своем доме нахожусь.
— Никто не должен нам мешать. Ни вопросов, ни просьб — ничего. Тишина мертвая, как во время операции. Вы способны выдержать, Евдокия Николаевна?
— Черти вас принесли.
— Все! Тишина! — Изместьев склонился к больному.
Иван включил магнитофон.
— Павел Никодимыч, вы меня слышите?.. Извините, что беспокоим, но дело неотложное… Помогите следствию… Человек вы с опытом. Воевавший… Нам необходимо выяснить… что с вами случилось?
Бескровное лицо Хопрова оттеняла испуганная улыбка. Он не понимал, ни кто перед ним, ни что происходит.
— Хорошо. Мы поступим следующим образом… Вы меня слышите?.. Я буду называть вам слова. Строго по одному. А вы попробуйте ответить. Спокойно. Как сможете. А я постараюсь понять… На каждое мое слово.
Очень просто. Ну, например. Я говорю «небо», а вы — «голубое» или «чистое», или «с облаками». Первое, что придет вам в голову… Договорились?
Тужилина бессильно опустилась на табурет:
— Что хотят, то и творят… Власти называются.
— Итак, Павел Никодимыч. Никакого волнения.
Мой помощник возьмет вашу руку… Так. Великолепно… Начнем. Первое слово: «стол».
Хопров пусто, непонимающе смотрел на Изместьева.
— Я говорю: «стол». А вы должны ответить — какой. Или как стоит. Все равно — дубовый, широкий, колченогий. Любое слово, какое взбредет вам в голову. Первое попавшееся. Ну? «Стол».
У больного дрогнули губы.
— Так. Очень хорошо, Павел Никодимыч, — Изместьев почти накрыл собою Хопрова, впившись глазами в его вялые губы, жадно, алчно вслушиваясь в невнятные робкие звуки. — Кажется, уловил… Записывайте, Никитич: «сам». Правильно, Павел Никодимыч? Вы сделали стол своими руками?
Глаза Хопрова медленно оживали. Он благодарно, е легким удивлением посмотрел на Изместьева. И впервые — вполне осмысленно.
— Браво. Лед тронулся. Дальше «окно».
Тужилина истово перекрестилась несколько раз.
— Как?.. Не разобрал… «На стене»?.. А, догадался. «Настежь». Записываем: окно — настежь… Превосходно. «Пища», еда.
Хопров чуть слышно подмыкивал, старательно сминая губы.
— «Вор»?.. Нет… «Вертит»?.. Спокойнее, не торопитесь… А… Все-все… Надо же. «Воротит». От еды — воротит… Дальше: «сад»… Так, так… Умница, Павел Никодимыч… «Наш». Ответ — «наш»… Теперь «земля»… Как?.. «Одна»?.. Не угадал… Ааа… «Родная».
Родная земля. Очень хорошо… А вот такое слово, Павел Никодимыч. «Дерево».
По лицу Хопрова пробежала хмурь. Он растерянно смотрел на Изместьева.
— Легкий нажим?
— Да, — ответил Иван.
— Хорошо… Записываем: «дерево».
— Чего? — не понял Севка. — Было же «дерево».
И опять?
— Именно. Не отвлекайте… Следующее слово: «тропа»… Так… Хорошо. Ответ: «ухожу». — Изместьев возвысил голос. — Дальше — «война»!
Хопров насупил брови и взморщил лоб. И отвечал чуть громче.
— Дрожание, — сказал Иван.
— Вижу, вижу… Записывайте: «будь проклята». Записали? Теперь «опушка»!
— Дрожит.
— «Опушка»!
Глаза Хопрова вспыхнули и тотчас потускнели. На лице его медленно, как на фотобумаге под проявителем, проступал страх.
— «Пушки»? Я правильно понял?.. Ясно. Запишите: «пушки»… И еще одно: «березовый знак»!
Хопров резко дернулся. И захрипел.
