Киму казалось, что потеря, к которой он был готов, зная о безнадежном
состоянии давно болевшей тещи, вызовет в нем тяжелые переживания. Но все
оказалось проще, как-то будничней и спокойней. Теща умерла ночью, во сне.
А утром он уже обзванивал родственников и близких знакомых.
Гроб опустили в могилу тихо и быстро. Застучали по его крышке комья
глины и смолкли. Вырос холмик. Его подровняли. Грубо, лопатой обрубили
стебли цветов и воткнули их в мокро-мерзлую землю. Ким обнял одной рукой
жену, другой - дочку и повел их к выходу. Они проходили мимо старых могил.
Вокруг одних высились подобия склепов, сваренные из полос или прутьев
металла и старательно выкрашенные, другие стояли даже без оград, всеми
забытые, едва угадываемые под осевшим снегом.
Ким шел уверенно. Он хорошо знал городское кладбище. Часто, особенно
осенью, приходил сюда на этюды. Тишина и покой помогали ему одновременно
отдохнуть и сосредоточиться. Именно здесь догадки и предположения
выстраивались стройными рядами, разрозненные, а порой и противоречивые
факты занимали свое место...
У выхода, будто очнувшись, Светлана отстранилась от мужа, мельком
глянув в зеркало, поправила на голове сбившийся черный платок, отряхнула
варежки дочери, оглядела Кима и грустно улыбнулась. Даже сейчас она не
могла отказать себе в невинном удовольствии полюбоваться мужем. Высокий,
широкоплечий, иногда резкий в движениях, он всегда внушал ей спокойствие и
уверенность в себе. На обрамленном каштановыми волосами смугловатом лице
его с широко поставленными серыми глазами несколько маленьких коричневых
родинок казались естественным украшением.
Светлана знала, что, нравясь женщинам, сам Ким относится к своей
внешности пренебрежительно, хотя по долгу службы всегда был предельно
аккуратен.
У ворот кладбища их ждал служебный автобус, который Киму выделили в
связи с похоронами тещи.
Здесь же, неподалеку, оказалась черная 'Волга' отдела уголовного
розыска. Ким надел шапку и подошел к машине. Семеныч, как всегда,
внимательно изучал журнал 'За рулем'. Они у него не переводились: то ли
старые перечитывал, то ли новые читал по месяцу.
- Ты чего, Федор Семеныч? - заглянул Ким в открытое окно.
Водитель, не отрывая взгляда от журнала, мотнул головой в сторону. Они
уже виделись сегодня утром, когда Ким забегал на работу перед похоронами.
Тогда молчаливый Семеныч вылез ему навстречу из машины.
что делал исключительно редко и очень неохотно. Он вплотную подошел к
Киму и глухо сказал:
- Ты это, держись. Вот. Что же тут... - и пожал Киму руку.
Сейчас же он даже не удостоил его взглядом. Повернувшись в ту сторону,
куда кивнул Семеныч, Ким увидел подходившего к ним Вадима. Сычев спрятал
подбородок в толстый, домашней вязки шарф, воротник пальто из бежевой
плащевой тканп с теплой подстежкой был поднят. Вадим непрестанно шмыгал
носом, смущался от этого, но ничего не мог поделать со своим насморком,
допекавшим его ранней весной и поздней осенью.
- Извини, - поздоровавшись, прогундосил Сычев. - Смолянинов за тобой
прислал.
Вадим отвернулся и облегченно вздохнул, выполнив свою неприятную миссию.
- Ладно, не вздыхай, - тронул его за плечо Ким. - Я же понимаю.
На самом деле он ничего не понимал. Начальник отдела уголовного розыска
дал ему три дня по семейным обстоятельствам. Не каждый же день такое
случается.
Досада все-таки дала о себе знать. Хотя Ким и не хотел признаваться в
этом даже самому себе. В такой день... Да и Светку жалко.
Она стояла у автобуса, удерживая за руку дочку, которой хотелось
подойти не столько к отцу, сколько к большой черной и такой блестящей от
дождя машине.
- Давай ко мне заедем, - не предложил, а скорее заявил Ким. - Оттуда -
в управление. А?
Вадим пожал плечами: мол, как знаешь, я свое сделал, и открыл дверцу.
Ким подхватил на руки подбежавшую к нему Катюшку и посадил ее рядом с
Вадимом на заднее сиденье, а сам пошел к автобусу.
- Грустный месяц март, - сказала Светлана, когда они подъехали к дому.
Помолчала и потом добавила: - Как бы Катюшка не простудилась.
Ким молчал. Он держал руку жены, затянутую в тонкую кожаную перчатку, и
смотрел на выходящих из автобуса родственников. Ему вдруг стало обидно за
своих девчонок. Обидно оставлять их одних. Конечно, это реакция ца смерть
тещи: и паршивое настроение, и сентиментальность эта, невесть откуда
взявшаяся. Он любил тещу, хотя и старался не подавать виду, но любил
нежно, как-то по-домашнему. И любовь его проявлялась не в праздничных
подарках, о которых Ким никогда не забывал, не в терпимом отношении к ее
старческим нотациям, а скорее в тактичном умении сгладить острые углы
совместного быта.
Когда девять лет назад Ким пришел в этот дом, на него повеяло
воспоминаниями детства. Раньше они с матерью и отцом жили в пригороде,
почти в таком же двухэтажном кирпичном доме, в комнатушке на втором этаже.
Отец, умерший, когда Киму едва исполнилось восемь, мечтал видеть сына на
Кировском заводе, где проработал всю свою жизнь, пройдя большой и сложный
путь от подсобника до инженера. Это он, Клим Логвинов, как обещал своему
отцу, дал сыну имя Ким - Коммунистический интернационал молодежи.
Имя странное, но между тем созвучное его собственному.
- Ты иди, - Светлана поправила и без того безукоризненно лежащий на его
груди шарф. - Мы сами.
Тетя Саша, наверное, уже все приготовила. Позвони, если сможешь.
Ким наклонился, поцеловал жену куда-то в висок и пошел к стоящей у
соседнего подъезда 'Волге'. Поднял на руки надувшую губы дочку, прижал к
себе и шепнул на ухо:
- Не шали, слушайся маму. Ей сегодня очень плохо.
Катюшка кивнула, выскользнула из рук отца и медленно, то и дело
оглядываясь, пошла к своему подъезду.
Когда Ким сел рядом с водителем, машина резко рванула с места. Семеныч
удовлетворенно крякнул, усаживаясь поудобнее. Под колесами вместо
спекшегося за зиму льда уже шуршал асфальт. Машина хорошо держала дорогу.
- Может, скажешь, в чем дело? - спросил Ким, обернувшись к Вадиму.
Подъезд и автобус с черной полосой уже скрылись за поворотом, и он с
удивлением почувствовал, что ему стало легче. Словно дома, мимо которых
они проезжали, отгородили печальное событие сегодняшнего дня и все, что
было с ним связано. Ким переключался на работу.
