говорилось в заявлении. Но самое поразительное, что сотрудники Величко не
нашли на ней ни одного следа пальцев. Тут волей-неволей задумаешься.
Вернувшись на место, Ким поглядел по сторонам.
Занятые своим делом, читатели не обращали на него внимания,
библиотекари сидели далеко, за барьером.
Порывшись в груде еще не просмотренных книг, он нашел нужную,
перелистал страницы. Ага, вот. 'К настоящему времени сохранился
единственный экземпляр букваря Ивана Федорова. Найден в Риме в 1927 году и
в настоящее время является собственностью библиотеки Гарвардского колледжа
(США)'.
'Вот тебе и раз, - со злостью думал Ким, - в Гарвардском колледже есть,
а у нас, где его выпестовали, нет. То немецкий палеограф Маттеи,
преподаватель Московского университета, похитил в различных русских
библиотеках 60 ценнейших рукописных книг, то американцы запахали. Теперь
этот еще, интурист. Не задержали бы его сейчас в Москве, спустя некоторое
время где-нибудь можно было бы прочитать: 'Редчайший экземпляр 'Артикула
воинского' является собственностью...' Чьей собственностью? Какая разница
чьей именно, главное, что не нашей'.
Ким перелистал еще несколько страниц, нашел нужное место, с
удовольствием перечитал несколько раз:
'В 1705 году в Киево-Печерской типографии печатается 'Артикул воинский'
(издание до сих пор не обнаружено)...' Ему непреодолимо захотелось прямо
сейчас, сию минуту зачеркнуть взятые в скобки слова и написать 'обнаружена
работниками правоохранительных органов'. Но он тут же подавил это
мальчишеское желание.
Его дело - искать преступников, а не править историю.
Этим займется тот, кто получит всю монастырскую либерию. И даже не
поинтересовавшись, благодаря кому она вновь увидела спет, придется строка
за строкой ее изучать.
А впрочем, кто знает, может быть, где-нибудь, когда-нибудь, в какой-то,
пусть сугубо специальной, но лучше, конечно, в популярной литературе
появится короткая фраза: 'Авторы выражают благодарность таким-то
сотрудникам уголовного розыска, оказавшим большую помощь в работе над
монографией'.
Ким устыдился своего нового порыва и осторожно поглядел но сторонам.
'Что было б, если люди могли слышать мысли друг друга? - подумал он. -
Вот, наверное, была бы скучища: ни помечтай, ни возомни о себе. Все стали
бы честными и благородными. Тогда и в уголовном розыске необходимость
отпала бы. А чем плохо?'
Заехав домой и взяв мольберт, он направился к монастырю. Как такового
монастыря давно не существовало. На его территории, в бывшей трапезной с
высокими сводчатыми потолками работал краеведческий музей. Некоторые
экспонаты из-за недостатка места в самом музее поместили в надворных
постройках бывшего монастыря. Соборы и часовня поддерживались в последнее
время в идеальном порядке, и, хотя служба в них не шла, время от времени
по городу лился малиновый звон, гулко звучали басы - для приезжих гостей
артист местной филармонии исполнял 'Славься!..' из 'Ивана Сусанина'.
Ким сидел за мольбертом и пытался сосредоточиться на этюде.
Беспокойство за Светлану и Катюшку нетнет да и охватывало его. Можно
только изумляться выдержке Карзаняна, не так давно схоронившего отца.
Так держаться дано далеко не всякому. Какой же нужно обладать волей,
чтобы скрутить нервы, загнать в самую глубину сознания то, что рвется
наружу с исполинской силой, переполняет душу, гнетет и мучает!
Умея владеть собой, Ким высоко ценил это качество в других людях. Разве
смог бы он нормально работать в сложившейся ситуации, если бы не готовил
себя внутренне к любого рода неприятностям и неожиданностям.
Дважды за последние дни он сталкивался со смертью.
Что из того, что ни одна из них к нему лично непосредственного
отношения не имеет? Смерть она и есгь смерть. И все-таки одно дело, когда
человек уходит из жизни сам по себе, другое - убийство, смерть
насильственная. противоестественная.
Конечно, не случись с Ревзииьш ничего фатального трудно предположить,
что он прожил бы еще очень долго. Но вес же... Ах, Москвин, Москвин! Не он
ли 'помогал' старику подняться по лестнице? Нужно еще раз поговорить с
соседкой Рер.зпна. Что, если она его все-таки узнала и поэтому не хочет
назвать? Боится?
Кто ее знает, и это не исключено.
Ким продолжал 'раскручивать версию' дальше.
Было бы куда проще официально допросить Москвина, привести
доказательства. От скатерти, некогда похищенной из музея и пока непонятно
как оказавшейся в его квартире, Москвину не отвертеться. Если он, конечно,
от нес еще не избавился. На ней обязательно должны остаться следы от
инвентарного номера. Но Ким понимал, что доказать причастность Москвина к
похищению старика, а возможно и к его убийству, будет значительно легче,
чем спасти книги. Это улики, и улики очень серьезные. Преступники
постараются избавиться от них в первую очередь. Нашел ли Илья способ, не
вызывая подозрений, забрать скатерть с собой?
На ней могут оказаться и еще. какие-то следы: от масла, краски, да мало
ли еще от чего, поможет свидетельствовать о роде занятий человека,
беседовавшего с Ревзиным в квартире Москвина. Была ли его жена во время
'экспертизы' дома? Нет, вряд ли. В такие дела жен обычно не впутывают.
Слишком рискованно.
Если и нет, она может знать, кого из знакомых ждал ее муж, кто у него
бывает вообще, кто хорошо знает его образ жизни и, главное, может
совершенно точно установить, куда и на какое время он отлучается из
служебного кабинета. Вот оно то, что нужно: 'разгон'
мог организовать только хорошо информированный о Москвине человек -
близкий к нему сослуживец или доверенное лицо.
И еще одно очень важно выяснить. Кто имеет свободный ДОСТУП в
подземелье монастыря? Посторонний человек привлек бы внимание работников
музея. А без возможности проводить в пещерах долгое время ничего не найти.
Нужно немало времени, чтобы только разобраться в лабиринте ходов. Но не
брать же под подозрение всех, кто имеет отношение к монастырю! 'Думай.
думай, - подстегивал себя Ким, - не мотоцикл и даже не ювелирные изделия
ищешь. Ценности духовные. Самый дефицитный по сегодняшним меркам продукт.
Сейчас за престижную книгу даже тот, кто отроду ничего не читал, глотку
перегрызет. В гостях на ковры и хрусталь - ноль внимания. Зато перед
книжным шкафом благоговеют: 'Ах, Ибсен! Цицерон, Гомер!..'
Но никому и в голову не придет поговорить с владельцем книг ОТенри об
