искрометном юморе его рассказов. Вопрос всегда один и тот же - простой и
суровый: 'Где достал?'
Во второй половине дня Ким сидел на том же месте перед этюдником. Этюд
не получался. Не было в нем ни чувства, ни мысли, ни настроения - так,
мазня...
- А я тебе говорю, непохоже. Не бывает снег красным.
- Бывает, когда солнышко.
- А сейчас что, не солнышко?
- Когда сбоку, утром или вечером. И розовый, и красный, и синий, и
какой угодно.
- Какой угодно не бывает.
Ким слышал, но не слушал спорящих за его спиной мальчишек и размышлял о
том, что не напрасно захватил с собою этюдник. И закат выдался необычным
своей какой-то космической красотой. Но работа все равно не клеилась. Кто
поверит, что в жизни так бывает - лес вдали иссиня-черный, золоченые
купола церквей, словно возникшие из голубой толщи воды, и даже женщина в
центре группы -экскурсантов у монастырской стены. Она с радостью
демонстрировала себя солнцу и десяткам глаз, разглядывающим ее так же
жадно, как местные достопримечательности.
Кима, однако, не интересовали ни женщина, ни прохожие, то и дело
наклонявшиеся через его плечо и оценивающие работу всяк на свой лад. Он
ждал и был уверен, что в такой день, когда все складывается из рук вон
плохо, ему в конце концов повезет и он встретит кого-нибудь из старых
знакомых. А если повезет по-крупному, то и человека, продавшего книгу
интуристу. Он рано или поздно вернется сюда, не сегодня, так завтра. Успех
окрыляет, он же и губит. В картотеке Ким нашел фотографии всех участников
преступной группы, проходивших по делу 'Серебряный потир'. Он не напрасно
просидел в архиве, перечитывая материалы следствия, запоминая фамилии,
имена, особые приметы и черты внешности всех, кто был привлечен к
ответственности за хищение и продажу церковной утвари и антиквариата.
Автобусы с туристами подходили один за другим, мимо стоянки прошли
сотни людей.
К вечеру подморозило. Пора было возвращаться, а Ким вес еще надеялся
увидеть кого-нибудь из тех, от кого во многом зависел не только успех
операции, но и его, Логвинова, авторитет. При других обстоятельствах он не
стал бы рассчитывать на случайность. Трудно предположить с достаточным
основанием, что один из полумиллиона жителей города придет именно сейчас и
именно туда, где его поджидает работник уголовного розыска. Но Ким верил в
интуицию, что бы о ней ни говорили, как бы ее ни осуждали. Интуиция - дочь
логики и точного расчета, бездоказательная уверенность в правильности
решения, считал он.
- Можно посмотреть?
Ким обернулся на приятно-кокетливый голос за спиной. Молодая женщина
глядела на него весело и непринужденно, но в интонации вопроса
чувствовалось нечто, не вязавшееся с ее лицом - добрым, открытым, лаже
немного застенчивым.
Сегодня он несколько раз видел се издалека. Когда она встречала группы
туристов у автобусов и, энергично жестикулируя, что-то рассказывала на
ходу, женщина казалась ему гораздо старше. Теперь перед Кимом стояла
девушка в беретике, делающем ее лицо почти детским, и с твердым, даже
властным взглядом - настоящая хозяйка монастыря, но вовсе не монашенка.
- Вы фотограф? - спросила она с наигранной разочарованностью,
внимательно разглядев этюд и сравнив его с оригиналом.
- Ну что вы, - медленно произнес Ким, раздумывая, - что бы такое
ввернуть в ответ на неожиданное и весьма точное замечание. - Я не профи, я
- люби.
- А я, между прочим, Лида.
- Простите, - пробормотал Логвинов, не сразу сориентировавшись, как
вести себя с воплощением беззастенчивой напористости. - Меня зовут
Владимиром, - поднялся он. - Не нравится? Я имею в виду этюд.
- Не очень. Вам, по-моему, тоже. Хотя... Можно попытаться предложить
одному человеку. Чудак: собирает произведения начинающих художников.
Надеется, что кто-нибудь из ниx станет знаменитостью.
- Это не про меня.
- Творческий кризис? Период разочарования?
- Наоборот, просветление, момент истины.
- Значит, вы точно не профессионал. Уж я-то их знаю.
- Почему вы так решили?
- Да очень просто. Какой же художник, зарабатывающий кистью свой
завтрак в постели, обед в ресторане и ужин в кругу почитателей, так скажет
о своем творчестве? О своей мазне они говорят, что это - их самобытное
видение жизни, плод оригинального мышления, авангардизм и всякое такое. А
на самом деле они не картины пишут, а деньги рисуют.
- Это в каком смысле? - удивился Ким.
Разговор принимал интересный оборот, и он решил поддержать его.
Знакомство с этой бойкой женщиной могло оказаться небесполезным.
- В прямом - по рублю за мазок. - Лида говорила убежденно, со знанием
дела и нескрываемым презрением. - Вот это, - как вы его назвали, этюд. -
Лида смешно протянула предпоследнюю букву, сложив губы трубочкой. Но
смотрела без улыбки, и непонятно было, какой ответ ей нужен.
- Почему бы и нет? - произнес Ким тихо, будто нро себя. Он никогда не
продавал свои пейзажи и не думал об этом. Но ситуация подсказала ему
правильную манеру дальнейшего разговора. - Только я его еще не закончил.
Ладно, уговорили. Лишняя сотня не помешает.
- Мне тоже.
- Л вам-то за что?
- А как же, комиссионные. С чего бы мне с вами за здорово живешь умные
разговоры вести. Мне эрудированные экскурсанты до смерти надоели.
Подходите сюда часам к восьми, я освобожусь и поедем к моему знакомоазу.
Вы, надеюсь, на машине? - спросила Лида, оглядываясь и как бы ища взглядом
средство передвижения, которое должно стоять поблизости.
- Естественно, - безразлично ответил Ким, кивнув в сторону стоянки. Он
начал сомневаться, что разговор окажется стоящим.
- Тогда все в порядке, - кокетливо склонила набок голову женщина, - до
вечера, Володя.
Игриво размахивая на ходу сумочкой, она поспешила к приближающемуся
экскурсионному 'Икарусу'.
Едва Лида приостановилась, чтобы подкрасить губы, из стоящих неподалеку
'Жигулей' вылез невысокий человек в распахнутой дубленке и без головного
