— Дед не любит клипсы, джинсы и все прочее модное. Ужасающий деспот. А у тебя дома что? — спросила она. — Ты единственный? Ясно. В нашем десятом почти все единственные. Мама машинистка, поняла. А отец?
— Папа умер неделю назад, — глядя в ее беспечные глаза, сказал Антон.
Она тихо охнула. Сцепила руки, хрустнула пальцами.
— Горюешь?
— Да.
«Надо уйти, скорее уйти», — думал Антон. Ася быстрым движением поднялась, взяла руками его за виски. Антон почувствовал на горячей щеке ее прохладные губы.
5
«Она меня поцеловала. Поцеловала меня. Пусть из жалости… она поцеловала. Не хочу, чтобы жалела, но ведь еще раньше она узнала, что я Антон Новодеев. Мало ли в школе ребят, а она узнала именно меня, отчего-то заметила, хотя мы в разных классах. Как все радостно, необыкновенно… Но что это я? — спохватился Антон. — С ума сошел! Как я смею радоваться, когда папа умер? Я самый последний человек, самый презренный на свете, изменил папе… Нет, нет, нет! Папа! Я не забыл, что ты умер, не хочу радоваться без тебя. Не сметь радоваться, не сметь думать об Асе!.. Здорово, что ее зовут Асей. А как хорошо она сказала, что ее мама романтик. И дед интересный. Бабушку я еще не видел, а дед интересный, судя по кабинету; ковер увешан оружием, будто в восемнадцатом веке. И мемуары… И
Он приготовил с вечера учебники и тетради, повесил на спинку стула форму для завтрашнего дня и то шумно хлопотал, боясь что-то забыть, то задумывался так глубоко, став без движения у темного, почти ночного окна, что мама удивилась:
— Какой-то ты на себя непохожий сегодня.
Утром Антона разбудил ее стон. Она лежала в постели бледная, с разметавшимися по подушке волосами.
— Антошка, не пугайся, чуть прихворнула. Слабость, и все тело ноет. Вызови, пожалуй, врача. И не ходи в школу сегодня, — сказала она. — Был бы жив отец… вся нагрузка без него на тебе.
Антон кипятил маме чай и, не зная, как еще ей помочь до прихода врача, без толку суетился, снова звонил в районную поликлинику.
Врач все не шел, пришла почтальонша.
— Письмо. Заказное. Распишись тут.
— Художнику… — он чуть запнулся. — Виталию Андреевичу Новодееву.
— О боже, боже! Читай. Что с нами делает жизнь? Читай.
— «Многоуважаемый Виталий Андреевич! Наш замысел, в котором Вы приняли такое жаркое участие, нас все больше интересует. Делаем все по Вашим советам в смысле планировки, экспозиции и тому подобных тонких вещей, что до встречи с Вами было для нас все равно что для горожанина лес дремучий. Великая просьба: приезжайте в Отрадное, Виталий Андреевич, возможно скорее, до крайности нужна Ваша консультация и обещанная помощь. Хочется выполнить задуманное. Вышлите телеграмму, встретим Вас на самой новейшей „Волге“ или, для экзотики, запряжем Гордого в „музейный“ наш тарантас, прискачем на станцию. Помните Гордого? Он Вам понравился, превосходно Вы его нам запечатлели в подарок. Спасибо за все. Ждем с нетерпением. Ваш недавний, но преданный друг и почитатель, представитель и полномочный Отрадного…»
— Дай! — хрипло прервала мама, поднимаясь с подушки.
Антон протянул письмо.
— Конверт!
Он передал конверт. Трясущимися руками (какие худые, бледные руки!) мама порвала на мелкие клочья конверт и письмо.
— Вот вам! Вот вам! Вот… У вас «Волги», музейные тарантасы, а он… а мы… вернулся без копейки. Почитатели, доконали мы его-о-о!..
Она упала на подушку и отчаянно, как тогда, у гроба, мотала головой, скрипя зубами.
Антон рылся в шкафу, ища теплую кофту — мама зябла. Разбил стакан, наливая ей воду, что-то делал еще, все нескладно, все больше впадая в уныние, но тут пришли из поликлиники.
— Экий у вас беспорядок, — были первые слова старой докторши. — Картин на стены навешали, а пол не подметен.
Грузная, с тяжелым подбородком, она ворчливо упрекнула Антона, что живет без лифта на третьем этаже, а у нее пятнадцать вызовов в день, и половина без лифтов; район старый, дома, почитай, все постройки прошлого века, в новые не зовут, там свои поликлиники, топай по этажам целый день в ее-то годочки, а бросать работу не хочет. Не может жить без работы.
Наворчавшись, отдышавшись, она прослушала маму.
— Утомление сердца, необходимо полежать, — так определила она, выписала больничный лист и рецепт и не успела уйти, раздался новый звонок.
Подобно героям Достоевского, которые внезапно являются в одно место, в одно время, чтобы дальше развивать действие, явился Колька Шибанов.
Антон, как все ребята его возраста, жадно читал детективы. Но не только. Его страстно притягивал Достоевский. Наверняка он не все понимал в Достоевском. Непонятное пропускал, но было там много неотразимо влекущего, что будило и будоражило душу, взрослило. Невероятные события, беспокояще странные люди, жгучие чувства, страдания и радости, чаще страдания; сюжет, от которого нельзя оторваться, ночью долго не можешь уснуть, — все поражало Антона.
— Погодил бы читать Достоевского, рано тебе, — советовал отец.
Однако не приказывал оставить книгу. Да Антон и не послушал бы. Читал бы тайком.
А мама вспоминала с грустной улыбкой:
— Я в твои годы упивалась Тургеневым. Там тоже герои и действия, а на душе светло.
— Иногда надо уметь мучаться, — возражал отец.
Вспыхивал спор. Мама горячилась:
— Не желаю мучаться! Хочу счастья, праздника. Мало, Виталий, нам с тобой праздников отпустила судьба.
— …Когда мы с твоей мамой встретились, — рассказывал Антону отец, — она мечтала быть актрисой, училась. Натура мятежная и… неудовлетворенная. Понял?
«У Достоевского часто натуры мятежные», — думал Антон.
Но что же такое? Разве сейчас время вспоминать страсти и переживания героев Достоевского, когда у Антона самого такие тяжелые события? «Я раздвоенная личность. Маме плохо, а я о Достоевском».
Да, он раздвоенная личность, вечно в себе сомневается, критикует себя, но это не помогает ему стать положительным типом.
Колька Шибанов, столкнувшись с уходящей неулыбчивой докторшей, в страхе выкатил глаза.
— Ш-ш-то-о еще у тебя?
— Тсс! — погрозил Антон.
— По-о-ни-маю. Ася сказала. Ре-е-ебя-та не знают, Ася сказала, ты не хочешь, что-обы ребята знали об отце. И в шко-о-лу не ходишь.
— Тсс. На рецепт. Мчи за лекарством в аптеку.
Колька умчал.
— У тебя товарищи, — сказала мама. — У отца не было товарищей. Я виновата: не принимала гостей. Все мне некогда, все я устала. Я не помогала ему бороться за место под солнцем.
