яичницей и, подкрепившись, почувствовал себя тверже и непреклоннее.
— А теперь давай решать, как быть дальше, — сказала Ася.
— Дальше? Прощай, школа.
— Невозможно, Антон. У нас обязательное школьное обучение.
— Пойду в вечернюю.
— А где будешь работать?
— Где-нибудь.
— Несерьезно, Антон. У человека должна быть профессия.
— Це-е-ль жизни, — вставил Колька. — Дети, вы признаете цель жи-и-зни?
— Выбор профессии и цель жизни — это одно? Или разное? Колька, у тебя есть цель жизни? Какая? У тебя, Ася? Я, например, не знаю. Не слышал. О цели жизни пишут сочинения в школе, а соберутся ребята, о чем хотите говорят, но чтобы о цели жизни — не слышал. Что такое цель жизни? И вообще, зачем жить? Зачем живут люди?
На него опять накатили сомнения, страхи, он опять был нестерпимо обижен.
— Ну… коммунизм — цель жизни. Не веришь? — спросила Ася.
— Коммунизм — цель общества. А я? Я — единица среди миллионов. Что я? Я — отдельный человек, единица, неужели я могу сказать, что моя цель — строить коммунизм? Ведь это слишком громкое слово, когда относится к отдельному человеку. Разве учитель скажет: цель моей жизни — строить коммунизм. Учитель скажет: вколачивать в мозги ребят знания. Так, по крайней мере, скажет наш Гри-Гри. Добавит: воспитывать. Неудобно, когда отдельный человек говорит о себе: я строю коммунизм. Можно говорить: мы. Нельзя: я. А я хочу знать, какая у меня цель жизни. У меня лично. И не знаю. Спроси всех ребят, спроси себя.
— Я отвечу, — сказала Ася, качнув пышной гривой, каждый волосок которой золотился, как бы сиял. — Я отвечу. Хочу много-много знать. В разных областях: литература, искусство, музыка, путешествия, открытия. Ребята, как интересно! Люблю узнавать что-то новое, необыкновенно новое.
— Вот на-а-при-мер, океанология, — вставил Колька. — Например, есть в океанах такие глубинные желобы, что трудно измерить. Работают подводные лаборатории, исследуют влияние на окружающую среду. Да мало ли что…
— Это цель жизни? — спросил Антон.
— По-о-чему нет?
— Это не цель, а профессия, — возразил Антон.
— Но может слиться. Цель и профессия могут быть одним. Моя цель — найти интересное, нужное место в жизни и всю себя отдавать любимому делу, — сказала Ася.
— Может, ты синий чулок? — криво усмехнулся Антон.
— Неправда. Я хочу личного счастья. Хочу, чтобы у меня был красивый дом, красивая семья. И обязательно дети. Не единственный, а дети. Люблю жизнь. Люблю жизнь, люблю… — Она оборвала бурный поток слов и виновато поглядела на Антона.
Он сидел, понуро опустив голову.
Она быстро к нему подошла, села рядом, положила руку ему на плечо.
— Антон, извини меня, я забылась. Да… я уроки для тебя записала. На завтра.
— Не пойду в школу.
— А знаешь, ребята говорят, когда ты убежал, все поняли, что Гри-Гри раскаивается, в душе понимает, что неправ перед тобой.
— Если бы даже он попросил у меня извинения, и тогда все равно.
— Но ведь ты тоже ему нахамил.
— Я в ответ.
— Ася, убедилась, что его ослиное упрямство не сломишь? На се-е-годня хва-а-тит педагогики. Пошли, — позвал Колька.
— Я погожу, — коротко ответила она.
— Тогда по-о-ка.
Колька махнул рукой и ушел.
Антон молчал, понуря голову.
— А ведь и верно, океанология — наука увлекательнейшая, нестандартная, даже экзотическая, — продолжала Ася, — и Колька будет океанологом. И вообще, Антон, сколько прекрасных дел на свете, голова кружится, так интересно, глаза разбегаются — не выберешь.
— Значит, нет одного, единственно нужного, если не выберешь. Значит, посредственность.
— Антон, я сделала бы все, чтобы тебе помочь, — не сразу заговорила Ася. — Но как? Знаешь, когда я узнала тебя? Прошлой весной, я только перевелась в вашу школу, было комсомольское собрание, ты выступал, что-то о литературе… Запинался, мялся, но все слова свои. Антон, как тебе помочь? Могу убрать комнату, сварить суп — для тебя и в больницу, для мамы.
— Ты какая-то необычная генеральская внучка. Яичницу жаришь, супы варить умеешь. Может, прошла практику в тимуровской команде?
— Не ершись, Антон. Расскажи об отце… Если можешь.
— Всего не расскажешь, — угрюмо промолвил Антон. — Вон на стене картины. Погляди, вон птица летит. Улететь бы куда-нибудь.
— А что? Стоит захотеть. Можешь стать летчиком. Только неучей в летчики не берут.
— Все воспитываешь. Я не о том. Неужели не понимаешь? Совсем о другом… Вчера нам прислали письмо из какого-то Отрадного, папа там был в командировке. А мама разорвала письмо. Нервная. Теперь не знаем, где это Отрадное, что папа там делал… Что меня мучает… — У Антона перехватило горло, он с трудом сдержал плач. — Что меня мучает и маму… Последнее время папа стал тихий и слабый. Такой прозрачный, будто вода смотрит сквозь тонкий слой льда; а мы не замечали, какой он стал последнее время, а мы и не видели, и не думали, что с ним это может случиться.
Ася слушала, не отрывая от него строго-внимательных глаз.
У нее изменчивое лицо. Светится улыбкой, смеются ямочки у губ, сияют глаза. А то вдруг разом, как сейчас, все погаснет.
Оттого, что она так страстно сочувствовала, Антону хотелось изливать перед ней душу. Он ни с кем не делился, одиночество и молчание угнетали его.
— Наш дом, если можно так сравнить, был словно полный оркестр. Отец тихий, но он был контрабас. Теперь контрабаса нет, и только скрипки жалобно поют.
— Ты любишь музыку? — быстро спросила Ася.
— Да… Не знаю… Кажется, да.
— Пишешь стихи?
— Вот уж нет! Двух строк не умею срифмовать.
— В стихах главное не рифмы. Главное — чувство. Мальчишки прячут свои чувства, а ты не умеешь скрываться.
«Умею, — подумал Антон, — ты не догадываешься, что ты моя Тайна. Никто об этом не знает, ни ты, никто, разве немножко Колька».
Подумав так, он смутился и снова не знал, о чем говорить.
Но раздался звонок. Пришел Красовицкий.
8
Неторопливо снял пальто, аккуратно повесил на плечики, шляпу положил на столик перед зеркалом, пригладил гребенкой волосы. Антон зорко наблюдал, как он обстоятельно все это делает. Зачем он пришел?
— Не скучаешь? — глянув на Асю, сказал ему Красовицкий. — То есть, я хочу сказать, товарищи навещают, молодцы! Мне в подъезде сообщили про маму, — вздохнул он. — Характер у твоей мамы
