И ЦК партии постановил перевести Ленина из шалаша в другое, более отдалённое место. Во что бы то ни стало уберечь вождя партии!
…Однажды Емельянов чуть свет явился на Оружейный завод. Прямо к начальству. Но разве сыщется такое начальство, чтобы с зарёй поднялось на работу? Конечно, и в помине начальника не было. Емельянову того и надо. Знакомый караульный разрешил войти в кабинет. Для караульного Емельянов придумал причину, на самом же деле ему нужно было раздобыть пропуск для перехода границы Финляндии. Некоторые заводские рабочие жили тогда в финских местностях, так им начальник выдавал такие пропуска на проезд. Пропуска у него на столе валялись кое-как, в беспорядке. Емельянов, что под руку попалось, загрёб — и в карман. И к Ленину в шалаш. Превратился Владимир Ильич в Константина Петровича Иванова. Начисто обриты усы и бородка, подрисованы брови. Надет парик. Из-под надвинутой кепки упали на лоб пряди волнистых волос. Совершенно на себя не похож сделался Ленин — Надежда Константиновна и та не сразу узнала бы.
Поздним вечером оставили шалаш у Разлива и отправились в путь, через лес, к железной дороге. Вели Владимира Ильича Емельянов да двое финских товарищей. Вначале шли благополучно, только уж очень было темно, по-осеннему. Шли гуськом узкой тропкой. Ветви бьют по лицу. Вдруг стали спотыкаться о кочки. Тропка исчезла. Деревья поредели. А кустарник разросся чаще, непроходимее. И что это? Что это?.. Потянуло дымом. Костёр или где-то пожар? С каждым шагом дым ядовитее. Трудно стало дышать. Слепли глаза. Владимир Ильич остановился, взялся за грудь. Грудь разрывалась от кашля. Идти невозможно.
— Свернём, — сказал Емельянов. — Горит торф на болоте.
Ничего нет страшнее и коварнее торфяного пожара! Огонь тлеет под землёй, раскаляется, ползёт дальше. И вдруг взовьётся ввысь бушующий столб, всё сжигая и уничтожая кругом.
«Что наделал! На пожар завёл Ленина. Неужто погубим?» — думал Емельянов.
— Владимир Ильич, за мной! Товарищи…
Они задыхались. Брели в клубах белого дыма. Как слепые. На ощупь. Спотыкались. Падали. Поднимались, снова брели.
Но вот дым стал редеть. Дым оставался в стороне, позади. Под ногами не шатались больше зыбкие болотные кочки. Вырвались из горящего торфяного болота! Вырвались наконец. Убежали от пожара. Спаслись.
Измученные, они сели на землю отдохнуть. Дрожали ноги от слабости. Емельянов мучительно себя корил. Страшно подумать, что могло быть…
А назавтра ночью, в час пятнадцать минут, к станции Удельной из Петрограда подошёл дачный поезд. Поезд направлялся в Финляндию. Машинистом был финн Гуго Ялава. Он был большевиком, жил в Петрограде. Он любил свой испытанный паровоз № 293, с чёрной, расширенной кверху трубой и круглыми горячими боками. На Удельной Гуго Ялава остановил паровоз у переезда. Выглянул на волю. Так и есть. Возле переезда стоял человек, курил; вспыхивал светляком в темноте огонёк папиросы. Другой читал у фонаря газету. Так было условлено. Провожающие — один курит, другой читает. Значит, всё в порядке. Сейчас покажется Ленин. «Где же он?» — забеспокоился Гуго Ялава.
В эту секунду к паровозу быстрой походкой подошёл невысокий коренастый рабочий. В кепке. Каштановая прядь упала из-под кепки на лоб. Взялся за поручни, подтянулся, залез на паровоз:
— Здравствуйте. Я Константин Петрович Иванов. К вам в кочегары.
— Здравствуйте, товарищ кочегар, — приветствовал Гуго Ялава.
Владимир Ильич, а это был он, сбросил пальто и, как заправский кочегар, принялся укладывать возле топки в клетку дрова. Паровоз коротко свистнул, заработали шатуны. Побежал мимо лес.
До станции Белоостров доехали без забот. Станция Белоостров была пограничной. Едва поезд остановился, по вагонам началась проверка у пассажиров документов. Заверещали свистки. Вдоль поезда торопился кондуктор, раскачивая в темноте фонарём. Слышались крики, брань.
— Как бы к нам на паровоз не пожаловали, — с опаской сказал Гуго Ялава. — Хоть и с пропуском, а всё от сыщиков лучше подальше.
— Какой же выход? — спросил Ленин.
— Найдём, — сказал машинист.
Спрыгнул на рельсы, живо отцепил паровоз и погнал на всех парах к водоразборной колонке. Будто надо воды набирать.
Первый звонок. Сыщики из пограничной охраны всё шныряли по вагонам. Кого-то искали. Кого-то куда-то вели. Вся станция была в возбуждении.
Второй звонок. Паровоз у колонки не тронулся. Только за минуту до отправления Гуго Ялава подвёл свой 293-й к вагонам. Прицепил. Третий звонок. Паровоз озорно засвистел. «Остались с носом, голубчики!» — дразнил сыщиков машинист Гуго Ялава.
И поезд помчался дальше. Ночь летела навстречу. Летело звёздное августовское небо. Владимир Ильич высунулся из паровозной будки. Свежий ветер ударил в лицо.
Скоро они были в Финляндии.
СТРАННЫЙ ПРИЮТ
Финские товарищи устроили Владимира Ильича в глухой деревеньке Ялкале. В стороне от деревни у самого леса стоял небольшой финский дом. Из окон виднелись тёмные сосны на взгорьях. Да огромные серые валуны на лужайке обступили незатейливое жилище, где поселился Владимир Ильич. Хозяин, бывший рабочий, заботился, чтобы Ленину у него спокойно жилось и работалось. Но остановка в Ялкале получилась недолгой. Деревенька была от станции верстах в десяти, газеты прибывали с большим запозданием, а то и вовсе нет. А Владимиру Ильичу без газет всё равно что без воздуха. И товарищи нашли для него новый приют.
В главном финском городе Гельсингфорсе начальником полиции был в то время молодой ещё человек по имени Густав Семёнович Ровио. Однажды Ровио вызвали к генерал-губернатору. Генерал-губернатор был русский. Петроградские власти назначили его наблюдать за финскими порядками. У финнов было своё управление, но приходилось петроградского начальника слушать, поскольку Финляндия входила тогда в состав Русского государства.
— Господин полицмейстер, всё ли спокойно в городе Гельсингфорсе? — строго спросил генерал- губернатор.
Густаву Ровио было едва тридцать лет, но, несмотря на молодость, он, как все финны, был нетороплив и рассудителен.
— Господин генерал-губернатор, в таком большом городе иной раз без происшествия не обойдётся, — рассудительно отвечал Густав Ровио.
— Что-нибудь политическое?
— Нет, всего лишь мелкая кража, господин генерал-губернатор.
Генерал-губернатор, прямой как доска, ещё прямее расправил плечи и устрашающе тихо сказал:
— Из Петрограда получен секретный приказ.
— Слушаю, — ответил Густав Ровио.
— Знаете, кто такой Ленин? — спросил генерал-губернатор.
Ровио немного помешкал, пощупал бритый подбородок, потом ответил, что знает, да, знает, конечно! Ведь во всех газетах напечатано, что Временное правительство хочет Ленина арестовать, но никак не разыщет.
— Есть подозрение… — начал генерал-губернатор и с опаской огляделся, хотя в кабинете они были вдвоём, — …есть подозрение, что Ленин может скрываться здесь, в Гельсингфорсе.
Ровио молчал и в упор, со вниманием глядел на генерал-губернатора, ожидая, что последует дальше.
— Вы должны принять самые срочные меры.
— Непременно, господин генерал-губернатор!
— Если Ленин попадётся вам в руки…
