— Да ну? — Захар Петрович даже встал от изумления. — Вот уж это хватили через край. Признайтесь, что хватили!
— Ничего не хватили, — наперебой закричали девочки. — Увидите, докажем!
Захар Петрович меланхолично махнул рукой.
— Нет, уж лучше не беритесь. Не осилите. Нет! — Потом он передумал: — А впрочем, попробуйте. В самом деле, вдруг перегоните? Но я не вмешиваюсь. Ваше дело.
Наташа все ещё тёрла руки платком, хотя давно уже смахнула весь мел на платье. Валя Кесарева вытянулась в струнку, ошеломленная Наташиным успехом, а Люда Григорьева открывала и закрывала парту, изнемогая от желания вступить в спор, но она удерживалась от искушения, не доверяя веселому настроению Захара Петровича.
После звонка Тася напустилась на Наташу.
— Теперь он расскажет мальчишкам. Они нам проходу из-за тебя не дадут. Скажут: «Вот воображалы, вздумали тягаться!» Получила пятерку и сидела бы тихо. Обязательно расхвастаться нужно!
Валя Кесарева живо представила картину: она идет домой, беспечно размахивая портфелем, а в переулке поджидает толпа семиклассников из мужской школы. Семиклассники кричат на весь переулок:
«Вон староста из седьмого «А»! Все равно вам по математике нас не перегнать!»
И сколько бы Валя ни отличалась, все равно ее теперь будут дразнить, потому что она староста седьмого «А». Валя нахмурила брови.
— Даже обидно, — сказала она: — Учишься, учишься, а из-за какой-нибудь лентяйки приходится страдать.
— Чем же ты из-за меня пострадала? — удивилась Тася.
Люда Григорьева от удовольствия захлопала в ладоши.
— Ага! Призналась, сама призналась, что лентяйка. Поймали на слове!
Тася спохватилась, но поздно.
— Ничего и не признавалась. Просто у меня к математике никаких способностей нет. У меня к французскому способности.
— В окно смотреть у тебя способности, — ворчливым взрослым тоном заявила Лена.
— Ну и ладно. А вам какое дело?
— Такое и дело, — строго вмешалась Валя. — Ты должна слушаться.
— Кого?
— Меня, потому что я староста.
— Всех слушаться — слишком умная будешь!
Тася явно дразнила одноклассниц. Она щёлкнула замком портфеля и, приплясывая, пошла мимо парт. В дверях она весело крикнула:
— Математики, физики, химики! Все равно, Менделеевыми не будете! — и захлопнула за собой дверь.
Наташа собралась было догнать Тасю и расправиться с ней, но махнула рукой.
Наташа была возбуждена. Ей нравились подруги, хотелось самой всем нравиться, хотелось, чтобы все вместе с ней радовались.
— Ушла — и хорошо, — сказала она. — Девочки, давайте разговаривать.
В интернате разговаривали часто. Забирались куда-нибудь в тихий уголок, чтобы не попадаться взрослым на глаза. Было уютно. Говорили о доме, о войне, о родных, и все начинали чувствовать себя хорошими, и хотелось друг другу помогать. Здесь, в школе, еще ни разу не разговаривали.
— О чем? — спросила Люда?
— Ну, вот о том, как мы теперь будем, — объяснила Наташа.
И всем было понятно, что быть, как раньше, больше нельзя. Девочки уселись на парты, поджав под себя ноги. Маня-усердница подперла кулаком подбородок и сказала мечтательно:
— Стал бы у нас самый замечательный класс! Все бы дружили! Вот бы хорошо!
— Конечно! — поддакнула рассудительная Лена. — А то как-то стыдно, если кто-нибудь двойки получает. Борька и то удивляется. Он нас сознательными считает.
Но Вале Кесаревой не давала покоя математика.
— Девочки, если обещали Захару Петровичу, как же теперь быть? Ведь он каждый день вспоминать будет.
Наташу все еще не оставляло возбуждение, и она заговорила быстро и весело:
— Я смогла? Смогла. Значит, все могут. А если кому трудно, помочь, думаете, нельзя? Верно, Женя?
— Ве-ерно, — кивнула Женя.
— Главное, мальчишкам нос натянуть бы, — прервала Люда.
Люде больше всего хотелось удивить мальчишек.
— Только давайте, — предложила Кесарева, — предупредим Захара Петровича, чтобы держать план в секрете.
Перед уходом домой Люда с Валей пошли в учительскую предупредить Захара Петровича. Дверь в учительскую была полуоткрыта, Люда осторожно заглянула в щелку.
Захар Петрович стоял в шинели посреди комнаты и, постукивая палкой об пол, говорил Дарье Леонидовне:
— У нас такое дело, что начинать надо с маленького. А иной раз и с шутки. Да. Вам это ясно?
«Батюшки! — испугалась Люда. — Он, кажется, и здесь всех отчитывает. Ой, страшно! Ничего не скажу. Ни за что не скажу!» Она осторожно, чтобы не скрипнуть, прикрыла дверь, и со всех ног пустилась догонять подруг.
Даша сидела, опустив голову, и задумчиво водила пальцем по обложке журнала. Захар Петрович видел ее русые гладкие волосы, разделенные на прямой пробор, родинку на кончике уха и тонкую, почти детскую шею.
— Дашенька, вас любят ученицы? — спросил он.
Даша подняла голову.
— Захар Петрович, — сказала она, не отвечая на вопрос, — у меня на уроке никогда не бывает так тихо, как у вас. Объясните, почему на ваших уроках тишина?
— Ох, Дашенька, — возразил Захар Петрович, — доживите до моих лет, превратитесь в такого старого крокодила, как я…
Он сдвинул над переносицей брови, и лицо его приняло привычное суровое выражение.
— Если вы не умеете математически мыслить, вы ничего не умеете, — произнес он строгим тоном, опустив нижнюю губу, и Даша представила себе Захара Петровича перед безмолвным классом.
— Поменьше воды. Математика требует точности, — продолжал он ворчливо и вдруг засмеялся. — Поняли? Попробуйте-ка у меня пошуметь. А? Страшновато?
Даша тоже рассмеялась, а Захар Петрович сказал:
— Я научу их математику. Наверняка. Но другому, самому важному, научите их вы, хотя они и шумят иногда у вас на уроке. Это так же верно, как то, что из одной точки на прямую можно опустить только один перпендикуляр.
VIII
На следующее утро Тася явилась в класс задолго до звонка. Свой школьный день она начала, по обыкновению, с того, что разложила на парте учебники, полюбовалась чистенькими обложками тетрадей, проверила, на месте ли промокашки, потом живо убрала все свои вещи и оставила на парте только бумажку, сложенную треугольником. Тася целиком была поглощена рассматриванием этой таинственной бумажки. В поведении Таси не видно было и тени раскаяния за вчерашнюю ссору с классом.
Девочки наблюдали за ней.
Люда не вытерпела. Она неслышно подошла и выхватила у Таси из-под рук ее загадочную бумажку.
