слушают даже ее, Кесареву.
Наташе Женя нравилась больше других. Наташа великодушно простила бы насмешку, если бы не была подавлена своими неудачами. Ей представлялось, что Женя и все остальные относятся к ней с пренебрежительной снисходительностью, как относятся к плохим и неспособным ученицам.
«Пусть!» — с вызовом думала Наташа. Приходя домой, она ложилась на диван вниз животом и, подперев кулаком щеки, читала книжки, стараясь не думать о школе.
Зинаида Рафаиловна наконец заметила Наташу.
— Тихонова! — наткнулась она на ее фамилию в журнале. — Это не та ли Тихонова, — спросила Зинаида Рафаиловна, — у которой сестра Катя кончила перед войной десятилетку?
— Да, — ответила Наташа.
— Способная девушка, — уверенно сказала учительница. — Ты учишься не хуже Кати? — спросила она.
Тася хихикнула в ладонь.
Наташа не хотела обманывать Белого медведя.
— Я не приготовила реки Западно-Сибирского края. У меня нет учебников.
— Как нет? А у других? У соседки?
Наташа промолчала.
— Неужели ты не нашла, у кого попросить книгу? — продолжала Зинаида Рафаиловна, с любопытством глядя на девочек. — Такие недружные? Каждый о себе? Как это плохо!
Зинаида Рафаиловна с непонятной настойчивостью рассматривала девочек и не спешила начинать урок.
— Хотелось бы мне знать: что вообще вы думаете о дружбе?
Вопрос был столь необычен, что никто не собирался ответить. Валя Кесарева не подняла руки — она считала себя обязанной знать только то, что требуется по программе. Кроме того, она не любила философствовать. Сзади скрипнула парта, все оглянулись на Женю Спивак.
— Во-от краснодонцы — э-это дружба.
— Да, — ответила Зинаида Рафаиловна, пристально глядя на Женю.
— Но ведь о-они герои, им бы-ыло из-за чего дру-у-жить.
Женя энергично тряхнула черными метелками.
— А вам?
— У нас все обыкновенно. Разве интересно дружить из-за уроков.
В перемену Тася предложила:
— Хочешь, дам учебники по всем предметам?
Наташа растрогалась и упрекнула себя в несправедливости к Тасе: вот только учительница сказала про дружбу, Тася сразу забыла о ссоре и хочет помочь.
— Мама достала лишние учебники. Хочешь? Только в обмен, — говорила между тем Тася.
Вечером она принесла учебники. Книжки были истрепанные. Пока Наташа проверяла страницы, Тася выбрала на полке «Дворянское гнездо» и «Накануне».
— Вот, — указала она, выпросив впридачу еще одну детскую книгу с золотыми буквами на обложке.
Наташа не успела выучить все названия по учебнику географии, как в дверь раздался решительный стук, и, не дожидаясь ответа, вошел Дима. Он бросил на стол «Дворянское гнездо» и «Накануне».
— Возьми! Как не стыдно Тасе! Я у нее отнял твоего Тургенева.
Наташа поставила Тургенева на его место на полке. Она очень обрадовалась Диме, ей только не хотелось, чтоб он узнал, как она плохо учится, ни с кем не дружит, как вообще неинтересно ей жить.
— Как у вас идут дела в школе? — спросила она.
— Хорошо. Военный кабинет открыли. Круглосуточное дежурство, на посту с настоящей винтовкой стоим.
— Ты изобрел что-нибудь?
— Нет. Зато мы с Федькой стреляем. Из пяти выбиваем пять. Подавали в Суворовское, да нас не приняли.
— Вы теперь хотите быть военными?
— Артиллеристами. Захар Петрович говорит, что артиллерия — бог войны, а без математики не может быть артиллерии. Мы все засели теперь за математику.
Наташе опять, как тогда на выставке, показалось, что Дима живет не обычной будничной жизнью, а особенной, полной значительности, и все, что он делает, ему интересно.
«Неужели я не могу то же, что он?» — с горечью подумала Наташа.
— Я не очень хорошо понимаю одну теорему, — сказала она небрежным тоном.
Дима улыбнулся:
— А мне Тася говорила, что ты с двоек не съезжаешь. И Захар Петрович говорил, что ему легче боевое задание с больной ногой выполнить, чём разницу между параллелепипедом и ромбом вам с Тасей растолковать.
— Неужели так и сказал? — спросила Наташа, покраснев от негодования.
— Да, вроде этого.
— Хорошо. Я ему докажу! — с угрозой произнесла Наташа, насупив брови. — Давай объясняй.
Ей уж теперь было безразлично, что Дима и его друг Федя Русанов узнают, как она плохо учится. Она была оскорблена, полна гнева, досады и нетерпения.
Дима снял пальто и кепку, подтянул потуже ремень гимнастерки, откашлялся, чувствуя неожиданное смущение и даже опаску — а вдруг не выйдет, — но, прочитав теорему, оживился и весело блеснул глазами. Наташа смотрела, как быстро бегает по бумаге карандаш, видела пересекающиеся линии и обозначения А, В, С, но так как она боялась, что не поймет и Захар Петрович окажется прав, и все время думала об этом, то действительно не поняла. Она старалась не заплакать от разочарования и обиды.
— Ты тарахтишь, как нечаевская жнейка, — сухо сказала она. — Давай я буду сама доказывать, а ты слушай и поправляй.
Дима с удивлением отдал ей карандаш.
Когда Тася просила объяснить ей теорему, у нее делался умильный неласковый голосок. Тася не сердилась, если не понимала, и не радовалась, когда начинала понимать. Наташа сердилась и не просила, а нетерпеливо требовала. Но все же Диме Наташа нравилась больше, и заниматься с ней было интересней, чем с Тасей.
Когда догадка наконец пришла к Наташе и решение геометрической задачи предстало перед ней в своей простой и бесспорной ясности, она от радости застучала кулаком по столу. Но она не дала Диме промолвить ни одного лишнего слова, торопясь понять дальше. С каждой новой теоремой Наташа впадала сначала в холодное отчаяние.
«Не выйдет! Эта уж ни за что не выйдет!» — мучилась она сомнениями, но старалась не обнаружить их перед Димой и молча грызла карандаш.
Дима нетерпеливо порывался помочь.
— Не смей! — сурово отказывалась Наташа. — Я сама. Ты уходи, — небрежно сказала она Диме, хотя боялась, как бы он в самом деле не ушел. — Я, может, целый час буду думать.
— Думай, — ответил Дима. — Я подожду.
Ему было интересно, догадается Наташа или нет, и когда она догадывалась и шумно радовалась, Дима чувствовал себя почему-то тоже счастливым и удовлетворенным.
Они опомнились и оторвались от книги, когда по радио началась передача последних известий и Катя вернулась из; госпиталя. Дима ушел, а Катя, не раздеваясь, присела на валик дивана, уронив руки на колени.
— Что с тобой? — удивилась Наташа.
— Наталка! — сказала Катя тихо. — Три дня бились над лейтенантом. Главврач надеялся, что не будут ампутировать ногу. Сегодня ампутировали.
— Катя, но ведь он будет жить?
Катя всхлипнула.
