сегодня решительный день. Все до одной! Еще бы, и вольтметр и такой ответственный сбор! Ну, рассказывай. Как?
Юлька уморилась от бега: шапка-ушанка еле держалась у неё на самой макушке, лоб был влажен от растаявшего снега, на висках волосы завились в крутые колечки.
Она нетерпеливо и весело допрашивала Сашу:
— Где ты был? Саша, откуда ты шёл? Да говори же скорей! Что такое?
Юлька испугалась недружелюбного молчания Саши.
— Что с тобой произошло?
— Ничего со мной не произошло.
— Может быть, с Костей?
— И с ним ничего.
— Почему ты такой? Саша, что ты скрываешь? — она с беспокойным участием заглядывала в лицо мальчику.
Он шагнул, собираясь уйти.
Юлька схватила его за рукав:
— Постой, а ты помогал Косте на сборе?
И вдруг, не помня себя, Саша в раздражении закричал:
— Не помогал! Нет! А тебе только о Косте и нужно знать. Не был на сборе. Не пошёл — вот и всё!
Он замолчал, увидев, как изменилась от гнева девочка. Его душили слёзы обиды: всем безразлично то, что с ним, Сашей, случилась беда. О нём никто не станет тревожиться.
— Ты поссорился с Костей? — спросила в недоумении Юлька. — Вместо того, чтобы ему помогать в такой ответственный день, ты с ним поссорился? И ты не знаешь, что было на сборе?
— Не знаю. Откуда мне знать?
Саше стало не по себе от юлькиного взгляда, он отвернулся.
— Обходитесь теперь без меня, — пробормотал он.
— Ах, ты вот какой!
Размахнувшись, Юлька ударила кулаком Сашу в спину.
Будь на месте Юльки мальчишка, Саша в секунду мог отразить нападение. Уж он сумел бы постоять за себя! Но на него наступала девочка, и это была Юлька. Невыносимо стыдно, невозможно ударить Юльку. Саша попятился.
К несчастью, происшествие было замечено. Пионеры всё ещё толпились у школьной решётки. Они наблюдали, как снегоочиститель, вздымая вокруг себя ураган, мчался вдоль трамвайных путей. Снегоочиститель умчался, а пионеры увидели нечто такое, выходящее из ряда обыкновенных событий, что на всю улицу подняли крик:
— Смотрите, Емельянова побеждает девочка! Семиклассник испугался девчонки!
— Ай да трус! Ай да трус! — приплясывая, кричали ребята.
И Саша, на которого довольно сегодня свалилось позора, толкнул Юльку в плечо. Она полетела лицом в рыхлый, пушистый сугроб.
А Саша нёсся, как вихрь, и, только свернув в переулок, остановился и выглянул из-за угла. Юлька выбралась из сугроба. Костины пионеры усердно стряхивали снег с её шубки. В это время на школьное крыльцо вышли Таня, Богатов и Костя.
— Я и не думал, что так интересно быть вожатым! — краснея, говорил Костя, — Я думал, раз надо, — приходится быть. А оказывается, интересно-то как! И ни капли не страшно, оказывается.
— Костя! — закричали пионеры, увидев вожатого. — Емельянов ни за что ни про что исколотил Юлю. Мы отплатим ему, он узнает!
— Врёте, — хладнокровно возразила Юлька, — Я сама его исколотила. Подумаешь, какие защитники! Костя, ну как? Что-нибудь получилось?
Костя застенчиво улыбнулся, и Юлька, забыв свои страхи, тотчас пришла в равновесие.
— И беспокоиться не о чем было. Я не сомневалась ничуть! — важно заявила она. — Ну, идём в таком случае.
Кивнув с независимым видом Коле Богатову и девушке в серой барашковой шапке, она направилась вместе с Костей домой.
Девушка долго в задумчивости смотрела им вслед.
— Ты не заметил, Богатов, — сказала она, когда две фигурки скрылись вдали, — иногда человек живёт и живёт, тихо, невидно. Вдруг что-то случилось, и он расцветает. И тут все догадываются, что он смел, талантлив, умён. Так я только сегодня узнала настоящего Костю.
— И я! — живо подхватил Коля Богатов, — Я про Гладкова теперь прямо скажу: вот такие ребята нам и нужны в комсомоле.
Он замолчал, глядя, как струятся снежинки, мелькают и вьются и, покружив, устилают землю белым покровом. Вдруг, вздымая столбы снежной пыли, промчится ветер вдоль улицы — в мутной мгле тонут люди, трамваи, дома. Ветер улёгся — снова тихо струятся снежинки.
— Хорошо!
— Что хорошо? — спросила Таня.
— Всё. Вьюга! Зима! Наша школа, ребята! И что мы комсомольцы. И как мы пели сегодня. Вообще жить хорошо!
Как ты жил без меня
Какой угрюмой тишиной встретил Сашу дом! Как будто все вещи, стены и окна, за которыми металась вьюжная ночь, сговорились молчать и притворяться чужими.
Тяжело на душе.
Мальчик опустился на стол, сгорбив плечи и сжав кулаками виски. В этой позе отчаяния он просидел довольно долгое время. Потом надо было всё-таки приготовить уроки. Вечер тянулся пустой, томительно- длинный, печальный вечер, без друзей и надежд.
А когда пробило десять часов и стало ясно, что Гладковых ждать бесполезно, Саша заснул. Он спал крепко. Ему снилось или сквозь сон показалось, что в маминой комнате вдруг вспыхнул свет, словно зажглось среди ночи яркое солнце. Может быть, это было не солнце, а лампа под жёлтым абажуром. Отворяясь, скрипнула дверь; протянулась дорожка; по дорожке из света к Сашиной кровати бесшумно приблизилась мама.
Боясь спугнуть сон, Саша со вздохом зарылся глубже в подушку.
Он проснулся, когда на дворе стоял день. Метели как не бывало. На утреннем небе, с ещё не остывшими следами зари, выделялись отчётливо линии крыш, труб, антенн; что-то бодрое, праздничное было в этой чёткости линий, в нежном сочетании красок — голубой, розовой, белой.
Ощущение воскресного утра охватило Сашу. Вскочить, включить радио! Надо приготовить коньки или сначала прочесть «Юмор» Чехова. Вчера Юрка Резников в большую перемену читал книгу и хохотал.
Но Саша вспомнил вчера и не вскочил.
Он тихо лежал, пока не услышал движение в маминой комнате. Только тогда он увидел на этажерке кожаный шлемик. Значит, ночью ему не приснилось. Она верно приехала!
— Мама! — закричал Саша, так высоко подскочив на кровати, что все пружины запели.
Радость!
Знакомый халатик, рассыпанные по плечам, мокрые после ванны волосы. Саша прижался щекой к влажным прядям:
— Мама!
— Здравствуй, Саша! Ну, как жил?
В это время Агафья Матвеевна внесла чайник. Саша быстро оделся и принялся хлопотать. Он метался от буфета к столу и так азартно хозяйничал, что не успел ответить. Он хитрил с самим собой и оттягивал время.
