Невыносимо тяжелым показалось ей то, что она увидела: Ирина Федотовна стояла перед буфетом и в темноте что-то искала.
Маша схватила судки и побежала в студенческую столовую. Она перелила в одну миску порцию кислых щей, в другую сложила кашу и при этом так скребла ложкой тарелку, что едва не продавила. Не было никаких надежд, но все же она попросила подавальщицу:
— Нельзя ли взять завтрашний и послезавтрашний обеды? Я очень занята, — объяснила она, — я не могу ходить сюда каждый день.
— Нет, нельзя. Нельзя.
Маша принесла домой обед. Они съели его молча. Им уже не хотелось больше притворяться бодрыми.
Ирина Федотовна сразу заснула и так тихо дышала, что Маша несколько раз наклонялась послушать. Сердце ее разрывалось от жалости. Все же она ушла в кухню, поставила на газ чайник и перечитала исписанные за день листочки… Маскировочная штора отрезала кухню от мира. Жестокая метель свистит за окном.
Что стало бы с миром, если бы страна твоя, Маша Строгова, не удержала свои боевые позиции?
Она посидела, слушая свист и голоса метели, и лихорадочно схватила карандаш.
На следующий день Ирина Федотовна не поднялась. Пришел доктор.
— Упадок сердечной деятельности. Обычное явление среди людей ее возраста в наше время.
Однажды у подъезда остановился автомобиль. Санитары в белых халатах вынесли на носилках худенькую, с заострившимся носом, старую Машину мать.
Захлопнулась дверца. Автомобиль для перевозки больных, пронзительно свистнув, уехал.
Маша вернулась домой. Она долго стояла посреди комнаты. На диване подушка, на ней вмятый след головы. Дом опустел. Тишина. И Маша наедине со своим мужеством, голодом и мыслями о романтизме.
Глава 24
Поезд шел трое суток. Первые сутки Сергей Бочаров спал. Соседи пытались разбудить его, трясли за плечо, но Сергей только мычал или, поднявшись рывком, оглядывал в изумлении купе и, виновато улыбнувшись, опять падал головой на свернутую валиком шинель.
Сквозь редкую щетинку небритых щек к концу дня проступил слабый румянец, дыхание становилось ровнее, складка усталости разгладилась около губ. На вторые сутки Сергей проснулся и уже до самой Москвы почти не засыпал.
Первым делом он занялся хозяйством: привел в порядок вещевой мешок, почистился, побрился, туго затянул ремень и, выпив три кружки горячего чаю вприкуску, отправился заводить знакомство с проводником, который приглянулся ему еще при посадке.
Махорки у Сергея запасено было вдоволь. Покурили и разговорились.
Сергею не терпелось узнать про Москву: как там жизнь, какие перемены и не опоздает ли, чего доброго, поезд.
Проводник поинтересовался, за какой надобностью торопится товарищ сержант в Москву.
Сергей, покраснев и от волнения чуть захлебнувшись, признался, что едет в Москву получать Звезду Героя.
— Ишь ты! — сказал проводник. Он кашлянул и внушительно произнес: — По виду из простых ты, парень, самый простой, однако Героя дают не за вид, а за дело.
Поезд пришел вечером.
Сергей в Москве был два раза. Один раз — когда Пелагея Федотовна привозила школьников на экскурсию, и второй — мимоходом, когда резервная, только обученная часть, высадившись октябрьской ночью на Северном вокзале, быстрым маршем пересекла город по направлению к Киевскому и с ходу была брошена на оборону Подмосковья.
И вот Сергей опять стоит на московской мостовой. Глаза его успели привыкнуть к темноте и различали вокзал, железнодорожную арку. Он мог бы отправиться в путь, но знал, что заблудится в улицах, кривых переулках, неожиданных просторах площадей, и поэтому вернулся в метро. Через полчаса Сергей поднимался на шестой этаж гостиницы 'Москва'. Там Герою Советского Союза сержанту Бочарову был отведен отдельный номер.
Девушка в белом переднике осведомилась, что нужно товарищу военному. Товарищ военный сконфузился. Ни за что в жизни не посмел бы он утруждать такую красивую, нарядную девушку. Он поинтересовался только, где Палашовский переулок.
— Палашовский? Почти рядом. Подняться по улице Горького.
Сергей остался один, с любопытством разглядывая отведенное ему помещение, где все блестело, сверкало.
Он посидел немного на кончике стула, но стало неловко и скучно, словно кто-то насмешливо подглядывал из-под портьеры.
Он разделся, погасил свет и снова — в который уже раз! — подумал: неужели правда все, что с ним случилось? Неужели он, Сергей Бочаров, крестьянский парень из Владимировки, придет завтра утром в Кремль и Михаил Иванович Калинин вручит ему Золотую Звезду?
Укутавшись до самой макушки одеялом, Сергей задумался над своей удивительной судьбой.
И странно: когда бы Сергей ни начинал думать о себе, воспоминания приводили его к отроческим годам, когда он мальчишкой бегал в школу.
…В густом вишневом саду стояло кирпичное красное здание.
Утром Сергей высматривал из окна, когда на дороге покажется Пелагея Федотовна в черной каракулевой шапочке, с кипой книг под мышкой, и пулей вылетал из избы. Он встречал учительницу и нес ее книги.
— О чем сегодня будете рассказывать по истории, Пелагея Федотовна? — спрашивал Сергей.
Никто не умел так рассказывать, как она!
Сергей помнил в уголке класса свою парту, солнечные пятна на стенах и полу, карту, подвешенную на гвоздике, и голос учительницы Пелагеи Федотовны.
Словно живые, возникали перед глазами события давно прошедших времен — в борьбе, в великом напряжении сил росла, мужала Родина.
Невский, Дмитрий Донской, Пожарский, Суворов, Кутузов — один за другим в воображении вставали герои, но самым любимым героем Пелагеи Федотовны и ее учеников был Чапаев.
На уроках, посвященных гражданской войне, талант Пелагеи Федотовны раскрывался во всю силу; заражая волнением школьников, она их учила, будила в них мысли и чувства.
Чапаев был идеалом Сергея.
