черные мячи, уже голова Маши была совсем разбита, она не могла больше вынести нестерпимую боль.
Внезапно наступила тишина. Маша открыла глаза. День. Она не поняла, почему день. В дверь стучали. Маша с усилием заставила себя встать. У нее потемнело в глазах. Она ухватилась за стол, но стол вдруг поехал.
'Какие пустяки! Столы не ездят', — подумала Маша.
Не помня как, она очутилась у двери. Струя холодного воздуха освежила ее. Маша жадно дышала.
— Мария Кирилловна, здравствуйте! — говорил Витя Шмелев, топая у порога ногами, чтобы стряхнуть с валенок снег.
Володя Горчаков обмахивал валенки варежкой.
— Мария Кирилловна, почему вас сегодня не было в школе? — спросил Володя.
Глаза его искрились, уши торчали, как два красных лопушка: он закалял себя и выставлял уши на мороз.
— В какой школе? — спросила Мария Кирилловна и, пошатываясь, держась за стены, ушла в комнату.
Ребята переглянулись: они и не знали, что Мария Кирилловна такая шутница.
Они подождали, когда позовут в комнату, но их не звали. Тогда, пошаркав еще у порога валенками, чтобы не наследить, мальчики вошли и стали у двери.
Мария Кирилловна сидела в кресле, положив голову на валик.
— Мария Кирилловна, мы сказали в учительской, что у нас пустой урок, а Нина Сергеевна, которая учит второклашек, велела сходить к вам и узнать, почему вы не пришли. Она спросила: 'Кто знает, где живет Мария Кирилловна?' Мы с Витькой знаем. Она сказала, чтобы мы побежали.
Мария Кирилловна не отвечала.
Ребята смущенно помолчали и наконец, стараясь почему-то неслышно шагать, приблизились к креслу и заглянули учительнице в лицо. Она спала. Это было странно и даже страшно.
— Я знал, что она заболела, — сказал Володя Горчаков, хотя вовсе и не думал об этом.
Он осторожно, кончиком пальца, дотронулся до руки Марии Кирилловны и отдернул палец — такой горячей показалась ему рука.
Ребята поняли, почему им так долго не открывали.
— Хорошо, что мы не ушли, а достучались все-таки, — шепотом сказал Витя Шмелев. — Идем скорее в школу, расскажем.
Горчаков обдумывал положение. Витя знал, что решающее слово принадлежит Горчакову, и послушно ждал.
— Как мы уйдем? — возразил Горчаков. — Кто нам потом откроет? Вдруг Мария Кирилловна не проснется? Или вдруг она без памяти? Придется подбирать к замку ключ. Если замок с фокусом, ни за что не подберешь кяюч. Придется ломать дверь.
— Что же нам делать?
Горчаков почувствовал — ответственность лежит на нем. Все зависит от того, какое он примет решение.
— Надо одному остаться, а другому бежать.
— Я побегу, — охотно согласился Витя. — В три минуты домчусь до школы и сразу обратно.
Витя хотел скорее позвать кого-нибудь на помощь к Марии Кирилловне, но, кроме того, он боялся остаться здесь один. Он и сам не знал, чего боялся.
— Знаешь что, Шмель? — рассудил Горчаков. — Ты должен остаться, а я побегу. У тебя мать на работе, ей все равно, когда ты вернешься. А у меня Васька сегодня дома после ночной. Знаешь, какой он у нас! Я забегу на обратной дороге домой и объясню, чтобы не ждали. Ты не бойся, я живо!
Оставшись один, Витя присел на каком-то ларе в прихожей. Было тихо в этом незнакомом доме. Витя не знал, куда ведут разные двери. Вдруг там кто-нибудь прячется? Он решил вернуться в комнату. Только сейчас он увидел телефон. 'Ах мы дураки! Можно было позвонить и ждать здесь обоим'.
Мария Кирилловна недвижно лежала в широком кожаном кресле. Витя слышал, как дыхание со свистом вырывается из ее груди.
'Вдруг она умрет?' — подумал Витя. Сердце его часто, испуганно застучало.
Витя беспомощно осмотрелся. Он не мог больше ждать в бездеятельности и стоять с опущенными руками. Он лихорадочно соображал, что сделать полезное для Марии Кирилловны. Будь Витя девочкой, может быть, он принялся бы за уборку комнаты. Но Витя не заметил даже, что на полу валяются книги, или заметил, но не придал этому никакого значения.
Раздался шорох. Мария Кирилловна приподнялась в кресле и заговорила что-то — бессвязно и быстро.
У нее пылало лицо; странно расширенные глаза блестели.
Невольно Витя сделал шаг и встал за стол. Мурашки пробежали у него по всему телу, даже по голове. Понятное не пугало Витю. Его пугало непонятное. Он не узнавал Марию Кирилловну. Что-то с ней творилось, отчего у него холодела душа. Она говорила, говорила, а Витя медленно, шаг за шагом, пятился к двери. Еще мгновение — и он умчится из дома, как ветер. Но раньше чем это мгновение наступило, он различил в прерывистой речи Марии Кирилловны какие-то знакомые слова.
Крепко ухватившись за дверную ручку, держа самого себя, чтобы не убежать, он вслушивался.
— Почему в глазах твоих навеки?.. Я хочу, поймите… Нельзя из седла золотого! Глупые мальчишки! Не смейте по-индейски! Я вам объясню деепричастие.
И одно это маленькое трезвое слово внезапно вернуло Витю к действительности.
Он выпустил из рук скобу. Раскаяние овладело им с такой же силой, как за минуту перед тем владел бессмысленный страх. Его больная учительница лежала в кресле, и даже отсюда, через всю комнату, он слышал, как что-то бурно клокочет в ее груди, и видел потрескавшиеся, пылающие губы.
Она уснула опять, уронив голову на валик, а Витя вдруг всхлипнул, забыв, что он шестиклассник, скоро ему исполнится тринадцать лет и с другом своим Володькой Горчаковым они поклялись презирать опасности. Он любил Марию Кирилловну. Витя сам не знал, как и почему связано с Марией Кирилловной то, что ему хорошо стало в школе. И вообще интересно. Он вытер кулаком глаза и, словно подхлестнутый своими мыслями, подошел к Марии Кирилловне. Ого! Какая она горячая!
На столе лежал платок. Витя схватил платок и побежал искать кухню. Он живо ее нашел. Не так уж много дверей выходило в прихожую, ничего таинственного за ними не скрывалось. Витя намочил платок и положил на голову Марии Кирилловне. Что бы сделать еще? Он накрыл учительницу шубой.
Витя перетащил бы Марию Кирилловну на диван, но на это у него, пожалуй, не хватит силенок.
Так как Вите хотелось не переставая действовать, он каждую минуту менял платок на голове Марии Кирилловны. Впрочем, платок почти каждую минуту просыхал.
Наконец позвонили. Витя побежал открыть дверь и в недоумении отступил: пришли не из школы, а какая-то незнакомая женщина в черной каракулевой шапочке и пушистом платке вошла в переднюю, сняла с плеч рюкзак, опустила на пол, развязала платок и только тогда, смеясь и непривычно для слуха окая, сказала:
— Откуда ты взялся, мальчик?
— Я Шмелев. Из шестого 'Б', — ответил Витя. — А вы откуда?
— Я, дружок, издалека. Из Владимировки. А где же… — Она заглянула в комнату и перевела встревоженный взгляд на Витю. — Э-э! — испуганно сказала она. — Вот что у вас тут делается!
Глава 41
Через неделю Маша очнулась. Она лежала с закрытыми глазами, чувствуя на лице солнечный
