луч.
Страшная слабость приковывала голову к подушке, но Маша очнулась, и это было возвращением к жизни. Маша жила и даже почувствовала голод — она невыносимо хотела есть. Вкусный запах дразнил аппетит. Этот запах был связан с воспоминаниями о чем-то родном.
Нельзя ошибиться: только тетя Поля умела варить такой душистый кофе.
Маша открыла глаза. За столом сидела тетя Поля в очках и читала книгу. Раньше тетя Поля не носила очков и поэтому, должно быть, не особенно освоилась с ними — все время поправляла и наконец сняла вовсе. Маша всматривалась в лицо тети Поли. Несколько новых морщинок у глаз и рта, немало морщинок.
— Тетя Поля!
— Ох! — Пелагея Федотовна выронила книгу, зачем-то надела очки. — Никак, пришла в себя, Маша?
Торопливо шаркая шлепанцами, она приблизилась к постели, нагнулась, провела рукой по щеке Маши:
— Напугала ты нас!
Пелагея Федотовна принялась хлопотать, принесла горячий кофе. Маша не отпускала ее от себя.
— Будьте здесь. Сидите здесь, рядом.
Солнце ушло из комнаты, но тетя Поля осталась. Она садилась, вставала, прибирала что-то или, наклонившись над Машей, трогала губами лоб. Нет, температура действительно упала.
— А я уж боялась — не выхожу тебя. Как это ты ухитрилась крупозное воспаление легких подхватить?
— Тетя Поля, зачем вы приехали?
— Дело важное было. Иришу оставила с Иваном, а сама прикатила сюда. Я на подъем легкая. Ты слушай и молчи. Маме ничего не писала, надеялась — все обойдется. Очень она за тебя беспокоится и нас бросить жалеет. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, — произнесла тетя Поля, невесело усмехнувшись. — Тяжеленько нам бывает с Иваном. День, два, три молчит. Думалось — на два века ему отпущено радости, а и на один не хватило. Однако работает! Недавно в район выезжал. Может, привыкнет как-нибудь… А твои мальчуганы каждый день прибегают! Кое-что я узнала у них. — Она улыбнулась и не стала рассказывать, что узнала.
— Не уходите, — просила Маша.
— Они! — засмеялась Пелагея Федотовна, услышав в прихожей звонок. — Посетители явились. Я их в строгости держу. У порожка постоят, пошепчутся, новости свои мне выложат — и до свиданья. Сегодня уж разве пустить их к тебе?
Маша увидела через раскрытую дверь в прихожей Леню Шибанова.
Почему-то Маша не ждала, что именно он придет ее навестить. Он пригладил ладонью коротко остриженные волосы, поправил ремень, дернул воротничок. Он так долго прихорашивался, прежде чем войти, что Маша рассмеялась. Вдруг ей стало неловко. О Лене Шибанове она мало думала, меньше, чем о других. Он был тихий, послушный. В сущности, ничего больше Маша не знала о нем.
— Здравствуйте, — сказал Леня Шибанов, садясь в отдалении на стул.
Не зная, с чего начать разговор, он помолчал, водя по комнате глазами.
— Вы выздоровели, Мария Кирилловна?
— Не совсем, — ответила Маша и вспомнила: ведь это он, Леня Шибанов, неказистый мальчуган в залатанной куртке, сказал тогда на уроке: лучше убитым быть… Как, должно быть, больно колотилось его робкое сердчишко, решаясь на мужество! Твое дело, учительница, помогать ему крепнуть, а ты почти и не заметила этого тихого человечка.
— Сегодня нас учил Юрий Петрович. Ребята не поняли ничего, — сообщил Леня.
— Ну, уж это ты выдумываешь глупости, — возразила Маша. И покривила душой.
Нетрудно представить, что творилось в ее шестом 'Б', когда Юрий Петрович Усков, ворвавшись в класс, опрокинул на головы бедных шестиклассников водопады красноречия, цитат и учености. В лучшем случае они занялись упражнениями в смехе по-индейски, как когда-то на ее первом уроке.
— Мария Кирилловна, когда вы заболели, ребята сначала радовались пустым урокам, а теперь говорят — скорее бы вы приходили.
Маша порозовела от радости. Она им нужна! 'Хорошие мои, а мне-то как вы нужны!'
Леня Шибанов разошелся и говорил без умолку:
— Мария Кирилловна, Витя Шмелев велел спросить, не починить ли вам радио. Он починит. А я могу дров наколоть. Я всегда дома колю. Ах, у вас батареи. Ну, тогда я помойное ведро вынесу. А у нас в классе порядок. Только ребята шумят. Вчера директор оставил всех на час и сказал, если мы недостойны, снимет портрет Бочарова со стены и повесит в другом классе. А мы устроили пионерский сбор. Горчаков и все ребята сказали: будем добиваться, чтобы наш класс называли: 'Шестой 'Б' имени Героя Советского Союза Сергея Бочарова'… Вы скорее выздоравливайте, Мария Кирилловна! Вы не бойтесь, мы Бочарова не уступим. Горчаков никому не даст шуметь. Он только сам шумит, но когда один — не очень заметно. Сегодня по физике поставили три пятерки, а Звягинцева приняли в комсомол. Ему четырнадцать стукнуло.
Леня Шибанов выложил новости, но что-то ему не давало покоя. Он вертелся на стуле, поглядывал на дверь, застенчиво мялся.
— Мария Кирилловна, скажите Пелагее Федотовне, чтобы она и мне показала орден. Она другим ребятам показывала, — попросил он наконец.
— Тетя Поля, идите-ка, идите-ка! — закричала Маша. — Что вы молчите? Какой у вас орден, тетя Поля?
— Ленина, Маша.
Пелагея Федотовна надела очки, вынула из чемодана коробочку и дала Лене подержать орден.
— Пелагея Федотовна, за что вам его дали? — спросил он с простодушной наивностью.
— За то, Леня, дали мне орден, что я всю свою жизнь учила таких ребятишек, как ты, быть настоящими людьми. Так много ребят, что, если бы сейчас собрать их со всех фронтов в одно место, набрался бы полк.
— О-о! Целый полк! — пораженный, воскликнул Леня. — Пелагея Федотовна! У нас будет сбор. Приходите к нам на пионерский сбор.
…Через несколько дней Пелагея Федотовна уезжала. Маша уже встала и, закутавшись в халатик, бродила по комнатам. Она всюду следовала за тетей Полей, словно боялась остаться одна со своими воспоминаниями.
— Если бы не привязалась к мальчишкам, бросила бы все и уехала с вами во Владимировку.
— А привязалась — и не уедешь! — засмеялась Пелагея Федотовна. — И не уйдешь никуда. Никакими золотыми горами теперь тебя из школы не выманишь. У тебя, Маша, начало хорошее.
— Но, тетя Поля, я не вижу конца.
— И не увидишь. Нет в нашей работе конца. Забрался на одну горку — глядишь, а впереди еще выше гора. Промахи свои знаешь?
— Иногда.
Но, конечно, не все свои промахи знала Маша и не догадывалась о многих из них, и много впереди ждало дней, когда, сраженная неудачей, она будет мучиться неверием в себя, терзаться сомнениями и, стиснув зубы, решит начинать все сначала.
И не скоро Маша узнает, что каждый такой трудный день — один маленький шаг вперед.
Тетя Поля уехала. Маша не дождалась, когда врач выпишет ее на работу. Не только тоска гнала ее из дому: она заскучала о шестиклассниках.
Весна. Потоки воды журчат на мостовой, осел рыхлый снег, безумствуют воробьи, звенит капель.
А юность кончилась. В этот ли шумный мартовский день или раньше? С грустным недоумением слушала Маша журчание воды. Столкнула в ручей комок снега. Струи подхватили его, закружили, и снег растаял.
— Выздоровела! — кричали шестиклассники. — Мария Кирилловна выздоровела!
Они выбежали в коридор встретить Марию Кирилловну и так кричали и топали, что, если бы поблизости случился завуч, наверно, им пришлось бы постоять в наказание часок у дверей учительской
