– Что именно?
– Восстановить знания.
– Почему? – Он вдруг оживился. – Достаточно годик почитать как следует и поработать в клиниках.
– Мне это будет трудно.
– Я говорю по собственному опыту. Я пять лет был оторван от медицины.
– Почему? – спросила она.
– Сидел в тюрьме как политический заключенный.
«Вот он какой», – подумала Ирина. Потом улыбнулась. Она уже не сердилась на него за снотворное, от которого ее тошнило.
– Где ваш генерал?
– Только что уехал и приказал сообщить ему по телефону, как вы себя чувствуете.
– Скажите ему, что я чувствую себя прекрасно.
– Нет, не скажу.
– Почему?
– Потому что вы далеко не прекрасно себя чувствуете… Вы просто комок нервов. И никаких драм на сегодня.
– Драм?… О каких драмах вы говорите?
Она покраснела при мысли о том, что этот человек знает ее прошлое. Он заметил ее смущение и сказал:
– Смотрите на жизнь веселее.
– У меня нет вашего чувства юмора.
– Однако вы должны как-то отвлечься от своих мыслей, иначе припадок повторится.
– Не могу, – мрачно сказала она.
И, удивленная этим вырвавшимся у нее признанием, снова почувствовала, что у нее дрожат руки.
– Как то есть не можете? Вы просто капризничаете.
– Капризничаю?
– Конечно. Во времена Шарко таких пациентов лечили пощечинами.
– Уж не собираетесь ли испробовать подобное лечение?… Это будет похоже на ваши снотворные порошки, от которых меня до сих пор тошнит.
Она рассмеялась и в тот же миг почувствовала, что руки у нее перестали дрожать. «Этот тип прав, – подумала она. – Надо почаще смеяться».
– Каким это снадобьем вы меня напоили? – спросила она.
– Опиумом. У меня не было ничего другого. Я раздобыл его в одной деревенской аптеке, пока наш отряд вел бой с фашистами. Но завтра каждый батальонный врач нашей группы будет располагать самыми современными лечебными средствами. И если бы вы не поторопились с припадком, я бы предложил вам какую-нибудь новинку.
Ирина рассмеялась и подумала: «Значит, не такой уж ты профан. А я было решила, что ты дал мне опиум по невежеству». Она поняла, что в этих продолговатых миндалевидных глазах, которые она, должно быть, видела не раз (недаром они будили в ней обрывки воспоминаний о студенческих годах), была ясность и бодрость человека со спокойной и здоровой натурой. И ей снова показалось, что этот грубоватый человек сердечен и мил и что она когда-то прошла мимо, не оценила его. Наконец она решилась спросить:
– Никак не могу отделаться от одной глупой мысли… Не были мы знакомы раньше?
Врач ответил шутливо, но несколько нерешительно:
– Да, конечно… Учились на одном курсе.
– Вот как? – Ирина смутилась, сама не зная почему. Постепенно разрозненные временем обрывки воспоминаний слились в один образ.
– Теперь вспомнила! – Она даже перешла на «ты». – Тебя звали Чингисом… Ты был выдающимся оратором, и твои выступления обычно заканчивались дракой… Как ни странно, но и я иногда оставалась послушать тебя, хоть и не любила политики.
– Да, ты была политически нейтральной.
– Я и сейчас не собираюсь подлизываться к тебе.
– Знаю. Ты никогда ни к кому не подлизывалась.
– Это не совсем так… – Она замолчала и нахмурилась. Немного погодя спросила: – Почему ты мне сразу не сказал, кто ты?
– Тебе нельзя волноваться.
– Ты, наверное, знаешь мою историю?
– Нет.
