спокойно в отпуск, а я буду отстаивать в конторе честь мундира, гасить огонь.
– Хорошо, не комплексная, министерская, как обещали, – заметил Володя.
– Какая министерская? Кому мы нужны? Важный объект – два туалета. У них для ловли рыбки покрупнее имеются, но все равно обидно, под самой столицей и споткнулись. Захаровна, а почему вам ничего не снилось? – Чернушка ехидно посмотрел на шеф-повара.
– Снилась, мама, покойница, царство ей небесное.
– Ну, это к дождю, – авторитетно заявил директор. – Сейчас приедем, льет, наверно, как из ведра, а не у кого ни зонта, ни плаща.
– К дождю, – согласилась Захаровна – и тяжело, протяжно вздохнула.
Вошел Юрий Антонович с газетой в руках. – Ну, прибыли, товарищи. А народный контроль под проводников садился, а когда цыган увидели, испугались и пошли на ресторан. – Антоныч рассмеялся.
– Значит, с вас причитается, – вставил директор.
– А как же, с нашими беспорядками, ебенть, мы непобедимы, читай! – Он бросил перед Чернушкой «Известия», – Горбачев от власти отрекся. Сам, ебенть, до чего дожили. – Он покачал головой и пошел дальше.
– Не может быть, – с удивлением и легким испугом Велосипед развернул газету.
Василий подумал, что отдохнуть уже не придется и пошел в купе собирать постельное белье.
Глава 42
Пассажир всегда боится опоздать и оказаться последним. Он крутится возле закрытого вагона задолго до отправления поезда и по десять раз справляется у проводников или носильщиков, когда же начнется посадка. А, подъезжая к станции назначения, загодя тащит багаж в тамбур, заполняя им все коридоры, будто боится остаться в вагоне.
Перед Москвой началось столпотворение. Люди с озабоченными лицами выставляли в проход чемоданы, сумки, баулы, коробки. Более сметливые сразу тащили их в тамбур. Проводники, с трудом перешагивая через завалы ручной клади, успокаивали пассажиров, как несмышленых детей. – Всех высадим, назад не повезем. – Те, понимающе кивали, но упорно тащили вещи к выходу, не уступая друг другу.
Когда замелькали пригороды столицы, а по трансляции запели о Родине и Москве, суета и волнение усилились. Для Василия возвращение из рейса – обычная работа, но, слушая слова знакомой песни, сердце и у него начинало биться сильнее.
В ресторане собралась вся бригада. Антонида Захаровна поманила Клокова на кухню. – Извини, Вася, сам видишь, ничего хорошего из продуктов не осталось, – сунула ему в руку деньги. – Не обижайся. Уж сколько могу, сама с дыркой возвращаюсь.
В коридоре его остановил Чернушка. – Ты вроде о расчете намекал? – Ночной заранее приготовил долг, отобрал купюры покрупнее и поновее, положил в целлофановый пакет. Директор быстро пересчитал деньги и спрятал в боковой карман пиджака. – Сейчас понесу, – вздохнул он. – Они же, акулы, чуть все деньги не оприходовали. А я, дубина стоеросовая, не успел кассу подбить, навар снять. Так они все в приход и внесли. А там лишку, – он прикрыл ладонью глаза. – Я этому народному контролеру говорю, мол, половина ваша, а он, – я ведь не один, бухгалтер уже кассу посчитала. Пришлось накинуть. Вот и прибыл на голой заднице. Ну, за ошибки надо платить. А ты думал, они орденов бабы Гани испугались? Как же! Это я так, для народа. Слава Богу, откупились. Ничего, думаю, выговором отделаюсь, а Юльку с Николаем премии лишат. – Он подмигнул Василию.
Столица встретила дождиком. Мелким, холодным, надоедливым. Директор болтал без умолку, заглядывал в окно, выкрикивая подмосковные станции, названия улиц, районов.
– Захаровна, сон в руку, – радостно воскликнул Чернушка.
Но Антонида Захаровна грустно посмотрела в его сторону и неожиданно перебила. – Лучше бы мои сны никогда не сбывались. – Мне ведь еще и директор конторы Анатолий Борисович приснился.
– Ну, и к чему это?
– Да ни к чему хорошему большие люди не снятся. – В ресторане повисла тревожная тишина.
Послышался дробный стук колес и скрип оснастки вагона на стрелках и поворотах. Экспресс «Россия» плавно входил в ангар столичного вокзала. И, утомленно громыхнув десятками железных буферов, остановился.
По перрону сновали встречающие и носильщики.
– Захаровна, – крикнул директор, – я в контору, а вы смену сдайте, – он рванулся в тамбур, крича на бегу, – Васыль, двери открой.
Но в этот момент с другой стороны вагона раздался голос. – Здравствуйте, товарищи, с прибытием! – В дверях стоял директор хозрасчетной конторы по обслуживанию вагонов-ресторанов Анатолий Борисович Малюгин. Он держал большой черный зонтик, с которого струйками стекала вода, оставляя на чистом линолеуме блестящие капли. Вместе с ним вошел начальник отдела кадров Константин Всеволодович Заботин по прозвищу «маргушка». Он страдал нервным тиком и, разговаривая с человеком, многозначительно подмигивал ему, а тот терялся в догадках, на что кадровик намекает?
Все, как по команде, сели.
– А где же директор? – Малюгин осмотрелся. Прощупал каждого пристальным взглядом, будто не знал Чернушку в лицо.
– Я здесь, – вынырнул Велосипед и, как провинившийся ученик, встал посреди ресторана.
Малюгин, неторопясь, набросил рукоять зонта на руку и протянул ему два пальца. Чернушка живо ухватил их обеими руками и горячо, с восторгом затряс, но Малюгин отдернул их.
Заботин, напротив, пожал руку Чернушке, подмигнул и с рукопожатием обошел каждого.
На этом демократическая часть закончилась. Малюгин сел, а маргушка встал у него за спиной.
– Ну, что ж, товарищи, – начал Анатолий Борисович, – дожили, докатились. Не сегодня-завтра конторе должны были вручить переходящее знамя треста. А теперь по вашей милости, – Малюгин вскинул голову с красивой волнистой шевелюрой, слегка закатил глаза. Константин Всеволодович подморгнул и сжал губы.
– Как, я вас спрашиваю, товарищ Чернушка, вы допустили подобное? Наглый обсчет пассажиров, недостача у официанта-разносчика. Где они?
Несчастный, сгорбившийся Николай шагнул, прилепившись к Чернушке. Юлька с розовыми щеками немного подалась вперед, потупив глаза.
– Полюбуйтесь, – Малюгин повернул голову к Заботину, – это из-за них мы теперь окажемся, черт знает на каком месте. – Тот, понимающе, кивнул головой и с чувством подмигнул Юльке и Николаю. – Уволить, – бросил коротко Малюгин, – а с директором разговор особый. – Он помолчал, постучал зонтиком о пол, сбивая застрявшие в складках дождевые капли. – Стыдно, товарищи, стыдно. Не успел я придти на работу, а меня уже извещают. – Бригада Чернушки засыпалась на маршруте, – он тяжело вздохнул, потер рукой левую часть груди.
– Как же это они успели так быстро сообщить, – не утерпел директор. – Только ведь с поезда, он ведь обещал.
– Как? Я объясню тебе особо. – Малюгин взглянул на Заботина. Тот согласно подмигнул. – Для всех информация следующая. – Никаких премий, никаких отпусков, завтра в рейс, кроме, разумеется, Елизаветы Валерьяновны, – он подчеркнуто любезно посмотрел не Морозову, – и вообще вы к этому бедламу отношения не имеете.
– Ошибаетесь, – металлическим голосом отозвалась Морозова. – Во-первых, я член коллектива и к бригаде ресторана имею самое непосредственное отношение, во-вторых, я как пенсионер имею право работать еще полмесяца, – Елизавета Валерьяновна стояла выпрямившись, гордо подняв голову, и в упор смотрела на Малюгина.
Тот на секунду замялся и, не глядя на Морозову, ровным голосом произнес. – Это на ваше усмотрение. Люди – наш золотой фонд, а такие, как вы, на особом счету. – Он встал, взглянул на часы, – всего хорошего и удачной поездки, – подхватил зонтик и покинул ресторан, обронив на ходу Чернушке. – Не задерживайся, я жду тебя в машине. – Заботин хитро мигнул, слегка кивнул головой и вышел следом.
– Народный артист! – Шепнул Володя Василию. – А Морозова молодец, я всегда ее уважал.
Когда дверь за ними закрылась, Чернушка набрал воздуха и шумно выдохнул. – Кажется, неплохо отделались. Ну, побегу.
