всегда, звонко и весело, а хрипло, раздраженно. Так же хрипло ответил ему молодой петушок. Ксения вздрогнула от неожиданности, остановилась с кружкой посреди избы.
– Ну, чего? Давай воду-то! – быстро сказала Евфросинья. – Иль испугалась, иль сила какая не допускает ко мне? Ну, стой, стой, сама возьму.
Кряхтя, она встала, взяла у Ксении воду, отпила глоток и поставила кружку на окно.
Афанасий Сергеевич замотал портянки, натянул сапоги и, стыдливо отвернувшись, застегивал штаны. Прасковья Григорьевна все еще стояла на коленях, смотрела на Евфросинью косыми от испуга глазами.
– Ну не томи, сестра, говори, что господь открыл тебе? – спросила она.
– Встань, – сказала Евфросинья, – можно уже. А ты, срамная, что стоишь в одной рубашке? – зло проговорила она, обернувшись к Ксении. – Стыд потеряла? Оденься поди. – И когда Ксения, натянув платье, вернулась из сеней, запричитала: – Я-то с чистой душой зашла в этот дом, я-то думала, отдохну среди божьих людей! А тут срам, тьфу… Грехом пахнет. Не учуяла грешного запаха. Чуть не спалил меня господь вместе с домом этим нечестивым… Да что же это делается, да как же верить людям? А я-то ее любила, а я-то, неразумная, любовалась кротостью ее: вот, думала, ангельская душа, чистая, непорочная, как звездный свет… Ой, матушка, ой, родная, да что же это такое? Ухожу я из этого дома, ухожу, господь разгневается еще больше… – Евфросинья лихорадочно шарила вокруг себя, ища что-то. – Да где ж пальто мое, не вижу ничего, неужто наказал господь, зрения лишил? Ой, света белого не различаю, помилуй, господь!.. Где пальто, нечестивцы?
– Да вот оно, вот. – Прасковья Григорьевна сдернула с вешалки Евфросиньино пальто, но сразу же выронила его из рук, потому что Евфросинья закричала:
– Не касайся, не касайся своими руками, все вы тут, верно, грешники!..
– Объясни, сестра, – глухо сказал Афанасий Сергеевич, – в чем грех наш, чем мы прогневали господа?
– Не знаешь? Иль притворяешься? Дочь твоя – блудница. С мирским слюбилась.
Она подскочила к Ксении, замахала руками.
– Все мне сказал господь, все… Ты думаешь, он не видит? Он все видит. Страшной казнью хотел он тебя казнить, да выпросила я прощение. Велел господь передать, что казнит он тебя в ту секунду, как подойдешь к шоферу своему, к Лешке-обольстителю.
– Господи, – простонала Ксения, – все видит бог! – И бухнулась на колени. – Батя, маменька, сестра, грешница я, но не блудница… Полюбила я его, думала, к вере путь укажу… Он библию взял почитать… Хотел на собрание к нам прийти…
– И это знаю, – прервала ее Евфросинья, – все знаю. Он партийный, к нам не найдет дороги, тебя завлекает. Кто он есть такой, сказано в святом писании. Господь велел, чтоб прочла ты второе послание апостола Иоанна. Где книга святая?
– В сенях, – едва вымолвила Ксения.
– Знаю, просто так спросила. Брат, принеси.
Афанасий Сергеевич прошел мимо Ксении и так глянул на нее, что она отшатнулась, но сразу же обхватила его ноги, прижалась к ним.
– Батя, родной, простите, батя!
Он нагнулся, с силой расцепил ее руки и ушел в сени. Прасковья Григорьевна сидела на стуле, закрыв глаза, раскачивалась из стороны в сторону. Ксения рванулась было к ней, но Евфросинья прикрикнула:
– Куда, стой на месте!
Она взяла библию у Афанасия Сергеевича, раскрыла и ткнула пальцем:
– Тут читай.
И Ксения прочла:
– «Ибо многие обольстители вошли в мир, не исповедующие Иисуса Христа, пришедшего во плоти: такой человек есть обольститель и антихрист».
– Теперь ясно, почему господь так разгневался, – сказала Евфросинья, – с антихристом с самим ты слюбилася, с сатаной… Подойдешь к нему – казнь тебя страшная ожидает. Так велел передать господь. Велел замолить грех, сказал, что через брата Василия сообщит дополнительно. Вам за то, что не углядели дочь, тоже велел замаливать грех. А теперь плачьте все, плачьте и просите у господа прощения. Мне тут делать нечего, мне нельзя в вашем доме больше оставаться…
В этот день Ксения не пошла на ферму, вместо нее отправилась мать. Это отец так распорядился: Ксения должна забыть и о работе и о еде, должна молиться день и ночь, пока не замолит свой грех. Но Ксения все равно не могла бы работать сегодня: она словно оцепенела от страха. Афанасий Сергеевич отпросился с работы и уехал в город к брату Василию. Он не кричал на Ксению, не упрекал, а только смотрел на нее с ужасом и брезгливостью.
Ксения закрыла за ним на задвижку дверь, легла на топчан в сенях. Было непривычно тихо, так тихо, что у Ксении гудела голова. Перед глазами, свисая с потолка, покачивалась веревка, на которую подвешивали копченую ветчину. В комнате стучали ходики.
Скрипнула калитка, кто-то тяжелыми шагами подошел к двери. Ксения подобрала ноги, сжалась, она знала: это Алексей.
Он дернул дверь, спросил:
– Есть кто-нибудь?
Ксения молчала, боясь пошевелиться. Она слышала, как обошел Алексей вокруг дома, крикнул где-то в саду: «Вымерли, что ли? Эй, люди!» – снова подергал дверь, заглянул в окно. Она увидела его приплюснутый стеклом нос, его глаза и зажмурилась. Он не заметил ее, потолкался по двору и ушел.
А потом был дождь. А после дождя на полу в лужице солнца грелась синяя муха. А потом взвизгивал
