оглядываясь, Зина спросила:
– Что у вас тут происходит, Ксеня?
– Видишь, гости приехали, – торопливо сказала Прасковья Григорьевна, а Ксения словно очнулась. «И вправду, что же тут происходит?» – подумала она и сама удивленно оглянулась и будто впервые увидела повязанную черным платком по самые брови бабку Анфису, холодные глаза брата Николая, счетовода городской автобазы, маленькую, похожую на черепаху старуху Андреевну, всегда испуганное, детское личико сестры Веры, чертежницы из управления текстильного комбината, изможденную фигуру Анны, доярки соседнего колхоза, и еще чьи-то настороженные лица, прикрытые сумраком.
Она испуганно вскочила со стула, но споткнулась, упала.
– Ой, Зина, ой, милая, замуж меня выдают!..
Зина хотела помочь Ксении встать, но со двора прибежал Афанасий Сергеевич, отстранил ее, положил Ксению на кровать. Она притихла, только стонала.
– Дядя Афоня, неужто вы силком ее замуж выдаете?
– Иди, иди себе, – хмурясь, сказал Афанасий Сергеевич.
– Никуда я не пойду. С ума все посходили, что ли? Да где же это слыхано? Да я сейчас весь колхоз на ноги подниму!
– Беги подымай, – сказал Афанасий Сергеевич. – Беги! Никто ее силком не заставляет.
– Эвон чего выдумала! – Бабка Анфиса затряслась, замахала клюкой. – Ты иди, дьяволица, не смущай тут. Гляди-кась, зло за тобой хвостом так и бьется. Иди.
– Не к тебе пришла. Знать тебя не знаю, – сказала Зина.
– Зина, доченька, – кротко проговорила Прасковья Григорьевна, – оставь нас, не груби людям добрым. Тихо мы живем, не мешай нам.
Зина с ужасом смотрела на нее.
– Ксенька, милая, очнись, беги отсюда! Нет, я людей сейчас позову! – крикнула она и убежала.
Афанасий Сергеевич запер за нею дверь, и снова поднялся плач в избе. Сестра Вера, наклонившись над Ксенией, говорила:
– Держись, сестра, дьявол антихристов насылает, а ты устои, выдержи это испытание…
Афанасий Сергеевич сидел за столом, подперев руками голову. Измученным было его лицо, несчастным, и Ксения не выдержала его взгляда – отвела глаза.
– Вот и отблагодарила родителей, – устало сказал он, – спасибо. Теперь пойдут брехать: силком! За всю жизнь слова лживого не сказала, а теперь научилась. Что тебе бог? С малолетства с нашего голоса твердишь молитву, а я к богу-то через горе пришел. В беде мне бог да вон люди божьи помогли. А ты кем нам дадена? Богом! Слезы лили, снадобья пили, – нету детей. А помолилась мать – и ты родилась… Нет, кем дадена, тому и служи…
– Да как же ты такое сказала, доченька? – причитала Прасковья Григорьевна. – Разве кто тебя заставляет? Господь никого не неволит, о твоем счастье заботится, а ты… Один грех не отмолила, другой на душу берешь.
Во дворе раздались голоса, кто-то кулаками застучал в дверь. Бабка Анфиса спряталась в дальний угол. Прасковья Григорьевна храбро заслонила собой Ксению.
– Заперлись, – сказал кто-то во дворе.
– Ничего, откроют, – сказал другой голос. Это был Алексей.
Афанасий Сергеевич зачем-то потушил свет, вышел в сени.
– Чего надо? – глухо спросил он.
– Откройте!
– Это еще зачем?
– Позови Ксеню! – крикнул Алексей. – Слышь, дверь сломаю.
– Ломай, в суд пойдешь…
– Афоня, а Афоня… Ты погоди, Лешка, не ори, – проговорил старческий голос – это был дед Кузьма. – Узнаешь, Афоня? Отчини дверь-то – не разбойники.
– Тебе открою, а их гони, – помолчав, сказал Афанасий Сергеевич. – У меня Ксюша больна, а они тут приходят, смущают…
– Говорят, ты, Афоня, ее силком замуж выдаешь?
– Ишь чего набрехали… Она сама свое счастье знает… Как это силком можно, сам подумай?
– Вот и я так разумею… А они кричат… – смущенно сказал дед Кузьма.
– Позови Ксеню! – снова крикнул Алексей. – Ксеня! Это я, слышишь, иди сюда, не бойся…
Ксения обхватила подушку, уткнулась в нее лицом, шепча:
– Господи, помоги мне, дай силу мне!
А во дворе все кричал Алексей и кричал, Ксения зажимала уши, но слышала каждое его слово:
– Не верь им, Ксения! Я всех их выведу на чистую воду! Змеи, откройте!..
– Не буйствуй, – говорил Афанасий Сергеевич, – милицию позову – враз десять суток дадут за
